Дух времени привлек на драматическую сцену самые опасные, "подпольные" сюжеты классиков. В "Табакерке" ученик Сергея Женовача инсценировал повесть Льва Толстого "Дьявол". И никого не испугал.
В одно время с премьерой в "Табакерке" в Третьяковке открылась выставка Николая Ге, создавшего свои лучшие работы под сильнейшим влиянием Толстого. Связанные одним именем, но ничем не похожие друг на друга, два этих события представляют совершенно разные степени воздействия гения. От евангельского цикла Николая Ге и 120 лет спустя оторопь берет. Ученик Сергея Женовача режиссер Михаил Станкевич рассказал историю о похотливом грехе и самоубийстве мастеровито, изобретательно, но вполне безболезненно.
Толстой написал эту повесть, мучительно размышляя о собственных страстях и воспользовавшись реальным случаем - историей судебного следователя, убившего после женитьбы на аристократке свою любовницу-крестьянку и вскоре бросившегося под поезд.
Евгений Иртеньев, привыкший в Петербурге к вольному холостяцкому житью богатого аристократа, всегда находящий себе жертву для утех, оказался в усадебной деревенской глуши. Долго не решаясь, все же сошелся с крестьянкой - только "для здоровья". Эта простая связь, казалось, позабытая после женитьбы на молодой барышне Лизе и воспламенившаяся вновь, сделала его своим рабом и в итоге толкнула к самоубийству.
Красивое пространство, разделенное на нижнюю и верхнюю сцены, придумано художником Алексеем Вотяковым. Свежеструганные доски, льющиеся в потоках света струи зерна и дождя, эротизм, разлитый в красоте юных женских тел и голубого экранного неба - все это создает в спектакле изысканную атмосферу. Плотская, дикая страсть Евгения к крестьянке Степаниде, лишенная всякого налета "духовности", играется Максимом Матвеевым деликатно и почти смущенно, так, как разгорается она у героя толстовской повести. А Степанида (студентка Школы-студии МХАТ Екатерина Стеблина) так хороша, так завлекающе игрива, что их дуэт воспринимается как блестящий образец театрального "эротизма". Домашний спектакль, который разыгрывают для Евгения его домочадцы, целая комическая опера, написанная по этому случаю композитором Григорием Гоберником: очаровательный эпизод, полный юмора и театральной фантазии.
Но все это, отличное само по себе, превращает спектакль в нечто, что можно назвать "театральным мылом". Когда театр остается рабом повествования, заложником литературы и не прорывается к совсем иным пластам и пространствам - туда, где живут чистые энергии и образы театра. Пока публика, как зачарованная следит за сюжетом, за тем, как и когда встретится герой с любовницей, как и когда нажмет на курок, спектакль остается "мылом". Интеллигентный, отлично придуманный, качественно сыгранный, он все же остается в рамках "хорошего вкуса" и не касается тех болезненных и страшных зон человеческого и мужского бытия, в которые осмелился погрузиться Толстой. В которые бесстрашно ринулся вдохновленный им Николай Ге, когда писал Христа почти как пьяненького мужичка в своей радикальной "Голгофе". И это единственное, что можно "инкриминировать" премьере Театра-студии под руководством О. П. Табакова.