Результаты ведомственной проверки региональным минздравом ситуации с гибелью на пороге больницы Нижнего Тагила трехлетнего Саввы Гладыша вызвали в обществе не менее сильный резонанс, чем само трагическое происшествие.
Обсуждая в интернете выводы специальной медицинской комиссии, люди давали однозначный комментарий: "рука руку моет, и врач никогда не признает вины врача". А все потому, что специалисты здравоохранения однозначно заявили: вины медиков в смерти ребенка нет, неправильно действовали только родители. Это при том, что малыша шесть часов возили из больницы в больницу для установления диагноза, а когда он умирал, в "скорой" не смогли даже подключить аппарат искусственного дыхания.
"Иной реакции и не следовало ожидать", - уверен бывший врач, а ныне глава ассоциации медицинских страховщиков Максим Стародубцев. Защитой пациентов юристы ассоциации занимаются несколько лет, на их счету каждый десятый рубль, отсуженный в РФ пострадавшими от врачебных ошибок. Потому все "болевые точки" системы Стародубцев изучил прекрасно и знает, что "одинокий человек, который решил воевать со сложившейся системой здравоохранения, обречен на поражение".
Максим Стародубцев: Если человек, которого можно было спасти, умер, значит, вина врачей есть однозначно. Хотя понятно, что врачи - не боги, они совершают ошибки и их необходимо признавать. В деле о гибели Саввы есть много вопросов. И к инфекционной клинике, где не работало необходимое оборудование, и к тому многопрофильному центру, где, поставив верный диагноз, не стали спасать агонизирующего ребенка, а отправили его обратно на обычной "неотложке". А "скорая", по факту недооценив состояние пациента или переоценив свои реанимационные возможности, все же согласилась везти ребенка. Это очевидные вещи даже для непрофессионала. Между тем очевидное комиссия обошла стороной. Поэтому и выводы специалистов воспринимаются в обществе с недоверием.
Российская газета: Складывается впечатление, что врачи психологически не готовы к претензиям со стороны пациентов в их адрес. А уж тем более к искам в суд на неверные действия...
Стародубцев: Это воспринимается в медицинском сообществе очень болезненно. Ведь ясно, что врачи не собираются никого убивать, в больницах работают не упыри, которых хлебом не корми, дай кого-либо порезать. Медицинские ошибки всегда многофакторные. Они являются следствием целого ряда проблем, в том числе системных недоработок. Но доказать в правовом поле губительность всей цепочки очень сложно. Поэтому мы и слышим заявления врачей, что они юридически не защищены. У нас в стране нет механизма страхования врачебной ответственности, как нет и механизма взыскания адекватных денежных санкций в случае ЧП с самой больницы, как юридического лица. Вот пострадавшие и надеются на уголовное разбирательство.
РГ: Именно поэтому всплеск судебных процессов по фактам врачебных ошибок тагильские медики назвали "делом врачей", намекая на возвращение сталинских времен?
Стародубцев: Да, получается, что в любой ситуации врач становится крайним. Конечно, это недопустимо, когда он дежурил трое суток подряд и из-за этого допустил ошибку или находился в нервном состоянии и от этого пострадал пациент. Но наказание одного рядового врача не изменит ту ситуацию, которая сейчас сложилась в медицине практически везде. Должны быть меры жестких экономических санкций в отношении не только персоналий, но и самих лечебных заведений.
Да, сейчас врачи получают неплохие деньги - 25-30 тысяч рублей, но в эти суммы не заложены риски финансовой расплаты за ошибки. Если здравоохранение пойдет по западному пути, закладывая потенциальную возможность подобных санкции в работу медика, то его заработная плата должна предусматривать риски солидных штрафов. Если мы оставляем заработную плату на таком же уровне, то должны перекладывать риски на лечебные учреждения.
РГ: Складывается впечатление, что в самом медицинском сообществе не очень-то и стремятся к правовым перестройкам. Гораздо проще действовать в рамках "корпоративного единства" и не давать своих в обиду.
Стародубцев: Совершенно верно. Корпоративное единство - практически всегда эффективная защита. Даже сложно сказать, какой процент объективности сейчас присутствует в работе ведомственных комиссий. Для лукавого подхода имеются и экономические обоснования: в нормативных федеральных документах сказано, что высокий процент жалоб от пациентов сказывается на получении из бюджета денег на модернизацию учреждения здравоохранения. Поэтому минздрав, проводя ведомственную экспертизу, экономически и рефлекторно заинтересован в том, чтобы, во-первых, спустить все на тормозах, во-вторых, доказать, что пациент сам во всем виноват.
РГ: Одним из основных документов при рассмотрении в суде дел по врачебным ошибкам является заключение судебно-медицинской экспертизы. Эта служба также относится к минздраву?
Стародубцев: Да, она является одним из структурных подразделений минздрава, как больница или поликлиника. Я не однажды убеждался: судебно-медицинская экспертиза (СМЭ) делает все возможное, чтобы предоставить лечебному учреждению основания для оправдания. Заключения об однозначной виновности медиков экспертиза дает только в очевидных случаях, к примеру, когда врач забыл в теле пациента салфетку.
Примеров двойственности заключения можно приводить массу. Год назад в Свердловской области был случай, когда после неправильно сделанной инъекции у пенсионера отнялась нога. Он подал на врачей в суд, наш юрист выступал на стороне пострадавшего пациента. Больница во время судебного разбирательства предоставила заключение СМЭ, в котором говорилось что препарат, введенный пациенту, имеет побочные действия. Дескать, эти действия непредсказуемы и могут привести к патологиям нервной системы. Вывод напрашивался однозначный - медицинские сотрудники не при чем. Да, у этого препарата есть побочные действия, но касаются они периферийной нервной системы. А в конкретном случае был поражен центральный нервный ствол. И, как мы доказали в суде, нога у пациента отнялась исключительно потому, что медсестра вколола препарат фактически в нерв, сделав человека инвалидом. На мой взгляд, чтобы у экспертов не возникало соблазна защищать коллег-медиков, необходимо передать СМЭ в другое ведомство - министерство юстиции.
РГ: Но что изменится? Ведь специалисты-эксперты все равно останутся те же, коллеги-врачи, с которыми когда-то вместе учились, работали и так далее...
Стародубцев: Понимаете, переход в другое ведомство сразу же меняет психологию. Корпоративная солидарность отойдет на второй план. Ведь милиционеры, прокуроры, судьи и следователи - они все юристы, но тем не менее, когда они разведены в разные ведомства, они осуществляют контроль друг над другом. И порой очень жесткий. Поэтому, если специалисты СМЭ перейдут в ведение минюста, им будет проще объективно отражать ситуацию.
РГ: А сейчас у пострадавших пациентов или их родственников, уповающих на объективность, есть какая-то "вневедомственная" альтернатива?
Стародубцев: Теоретически можно обратиться в судебно-медицинскую экспертизу другого региона. Но это платно. Потребуется около тридцати тысяч рублей - в разных регионах расценки могут отличаться. Кроме того, самому придется доставлять документы экспертам, самому так сформулировать вопросы к СМЭ, чтобы получить однозначные ответы, которые явились бы аргументами в суде - это очень сложно. Когда мы ведем подобные дела, периодически это делаем. Специалисты знают особенности СМЭ из разных областей. И посылают на экспертизу дела в конкретный регион, исходя из индивидуальных особенностей работающих там экспертов. Допустим, как считают правозащитники из Перми, в Кировской области СМЭ жестко относится к врачебным ошибкам и так далее. Однако если экспертиза назначается в суде (с последующим возложением затрат на проигравшую сторону), то с вероятностью, приближающейся к 100-процентной, она будет проведена в том же регионе.
РГ: Получается, что альтернатива дается не так-то просто...
Стародубцев: Да, для отстаивания своих прав от пациентов и их близких требуются огромные затраты сил и времени. И никакими деньгами невозможно компенсировать моральные и физические страдания людей, которым либо был причинен вред действиями врачей, либо дефекты медицинской помощи привели к непоправимым последствиям. Поэтому участились случаи внесудебных расправ с медицинскими работниками, возросла агрессия против врачей в принципе. Дело дошло до того, что профессия врача попала в тройку самых опасных специальностей, опередив военных, а в Госдуму внесли предложения о выдаче докторам оружия! Однако вместо того, чтобы адекватно ответить на объективные требования перемен, "медицинское сообщество" ограничивается абсолютно нерациональным лозунгом "Пожалейте врачей!" В такой ситуации торжествуют безнаказанность, непрофессионализм, а от этого страдает как "сообщество больных", так и дискредитируются истинно высококлассные специалисты, добросовестно и самоотверженно выполняющие свою непростую работу и, разумеется, ставится под сомнение адекватность всей государственной политики в области здравоохранения.