"Митинговая стихия" конца года успела прорасти в стихах знаменитых писателей, обзавелась своей мифологией и даже отразилась в литературной полемике. В статье "Дух закона", опубликованной "РГ" в номере 279, председатель Конституционного суда РФ Валерий Зорькин сравнил одних наших современников с приехавшим из-за границы Чацким и противопоставил им чеховского работягу доктора Дымова, исповедующего "настойчивую и нонконформистскую" умеренность. О революционных уроках русской литературы и стилистике протестных настроений мы беседуем с поэтом Юрием Кублановским.
Российская газета: Что вы думаете о "литературном уроке", преподнесенном обществу председателем Конституционного суда РФ? Некоторые сочли статью Валерия Зорькина "Одой молчаливым"...
Юрий Кублановский: Зорькина я знаю как независимого, самостоятельно мыслящего российского гражданина - по 90-м годам. И не считаю возможным сомневаться в искренней продуманности его позиции. Но вопрос шире, чем его позиция по отношению к протестной волне. Мое послевоенное поколение проживает как бы две очень разнящиеся между собой жизни: первую - при так называемом застое, при относительно долгих сумерках советской власти. Одни - по едкому замечанию Солженицына - показывали тогда власти кукиш "в курилках НИИ", и это был максимум возможного проявления свободомыслия. Были инакомыслящие, в открытую шедшие "за нашу и вашу свободу", не боявшиеся распространять запрещенные в СССР книги, рассказывавшие о советской власти правду, - эти люди шли в лагеря, в эмиграцию. Потом при слабнущем советском режиме начался мощный общественный подъем, перешедший, увы, в криминальную революцию, но и в освобождение от страха перед государственной машиной. Однако беспредел не может продолжаться до бесконечности. И первое десятилетие нового века, с одной стороны, во многих проявлениях оставаясь преемственным к десятилетию предыдущему, было попыткой упорядочить хаос. Об издержках - и не малых этого времени - массовая эмиграция, ухудшение образовательной системы, отсутствие на центральных каналах политической независимости и прочее, говорить не буду - это общеизвестно. Видимо, как нельзя быть "немножко беременным", нельзя быть и "немножко свободным". Сетевая блогерная паракультура выплеснулась на улицы - сначала на Ближнем Востоке с катастрофическими для него последствиями (а теперь вот и у нас). В такие моменты в противовес государственному возникает деспотизм общественного мнения. А всех, кто ему не соответствует, записывают в коллаборанты.
РГ: Поэты и писатели обладают интуицией и чуткостью к дыханию общества. Какие у вас ощущения от митингового конца года?
Кублановский: Я рад, что не пролилась кровь и не восторжествовала революция - ни в подавленном (а следовательно, особенно героическом), ни в победившем виде. Ведь история показывает, что революция обязательно нуждается в жертве. Власть в целях самообороны применяет силу, появляются жертвы, и похороны "жертв революции", как правило, становятся следующим этапом ее развития с экзальтацией, истерией и новой волной насилия. Вспомните, в дни Февральской революции истерия была всеобщей, все христосовались, хотя до церковной Пасхи оставалось больше месяца. Поэты Блок и Белый с красными ленточками прибежали в модный питерский дом супружеской пары Мережковского и Зинаиды Гиппиус. "Христос Воскресе!", "Россия Воскресе!" Все радовались и лобызались. А уже через два года Блок сошел с ума, остальные с риском для жизни бежали на Запад. Так что митинги митингами, а голову трезвой сохранять надо.
РГ: Чацкий - опасный романтик, Молчалин - "золотая середина", а главный герой не Данко, а чеховский доктор Дымов. Русская литература перестает быть мерой этической и эстетической высоты и поддается ревизии?
Кублановский: Русское сознание до недавнего времени было в значительной степени литературоцентричным. И для меня как для литератора существеннее и трагичнее именно вот эта нынешняя, последних десятилетий революция - против книги, против традиционных заветов отечественной литературы. "Против лома нет приема" - с технотронным прогрессом не поспоришь. Но то, что выросло уже не одно поколение, не способное отличить Наташу Ростову от Сонечки Мармеладовой, меня, честно сказать, пугает. Как остроумно написал поэт Дмитрий Бобышев: "Здравствуй, незнакомое, молодое племя, похожее на людей!"
Убежден: прочитай, к примеру, наше общество "Март семнадцатого" Александра Солженицына или его же "Размышления над Февральской революцией", намного продуманней были бы наши общественные выступления.
РГ: Не так давно умерший в Лондоне русский философ Александр Пятигорский утверждал, что одна из функций культурных людей не только ругать начальство, но и воспитывать его. Как вам кажется, у митингов это получилось?
Кублановский: "Скопление народа", как выражаются некоторые комментаторы, не опасно, а полезно для власти, ибо заставляет ее шевелиться и делаться энергичнее - нередко именно народу во благо. Политическая энергетика растет теперь, кажется, на глазах. Надо проявлять волю и настойчивость в отстаивании общественных интересов, не позволять власти бронзоветь и продолжать коррумпированно разлагаться, отравляя всю производительную систему России. Но не стоит дразнить власть языком ультиматумов. Я согласен с президентом Медведевым: "Что бывает, когда власть теряет легитимизацию? 17-й год бывает". И на этот раз на волне самых благородных чаяний может вдруг вынести на политическую поверхность таких монстров, что мало никому не покажется.
Россия в прошлом веке понесла астрономические потери в живой силе: революции, террор, чудовищная война. Наш генофонд подорван, а новая смута окончательно погубит наше Отечество. Давайте все помнить мудрые слова Пушкина: "Те, которые замышляют у нас невозможные перевороты, или молоды и не знают нашего народа, или уж люди жестокосердные, коим чужая головушка - полушка, да и своя шейка копейка".
РГ: Просто рассуждать о наших митинговых страстях, живя за границей?
Кублановский: Я живу в Переделкино, вернулся из эмиграции в 90-м, а в Париже иногда бываю в силу рабочих и семейных причин.
РГ: Франция задавала образцы свободного волеизъявления масс, тем не менее все помнят роман "Боги жаждут" Анатоля Франса, который описал, как революция пожирает своих детей. В каком формате протест происходит в Париже сегодня?
Кублановский: Это часть политической жизни, которая производит впечатление запрограммированности, расписан каждый шаг. Разумеется, я не имею в виду беспорядки выходцев из "третьего мира". Это особая статья. Я говорю только о протестных акциях коренных французов. Все в рамках устраиваемых профсоюзами демонстраций. Митинги входят в традиционную обойму существования гражданского общества.