Дмитрий Ольшанский, журналист:
- Я думаю, что слова не подсудны. За исключением случаев с прямой клеветой, разглашением коммерческих тайн, приватной информации и т. п. Подсудным же может быть только непосредственный юридический факт. Он может быть объявлен - через закон - морально невозможным и запрещенным. А слово - нет. Наличие в нашем Уголовном кодексе 282-й статьи, карающей за экстремизм, разжигание розни и проявления ненависти, мне, например, кажется полным нарушением юридического мышления. Область слов, мнений, оценок, трактовок бесконечно тонка и сложна, и в ней невозможно все механически разделить на законное и незаконное, благое и дурное. Люди же, которые считают, что нельза показывать что-то по ТВ или печатать тексты интервью какого-нибудь Брейвика, исходят из ритуально-сказочного представления о словах как о пространстве сакрального, которое не имеет отношения к реальной жизни. Это мифологизирование. Напомню, что в сталинском СССР и гитлеровской Германии существовали невероятно жесткие запреты на передачи определенного рода образов и информации, и не только политической. Например, невозможно было написать, что в советском городе процветает уголовное насилие, убивают людей и что в 1947 году в нем было страшно выходить на улицы. По той простой причине, что в Советском Союзе все должно было быть хорошо. И это никак не отменяло тот факт, что при наличии такой морально-этической цензуры реальная жизнь была переполнена насилием. И в гитлеровской Германии, мы же понимаем, что происходило на самом деле, и как это сказочно мягко отражалось в тамошних СМИ. В противовес этому стоит вспомнить книгу Ханны Арендт "Банальность зла". Книга про человека, ответственного за многомиллионные убийства, преступления Холокоста. Она написала сложную аналитическую историю, посвященную тому, как страшным преступником становится не безумный монстр, а обычный серый чиновник, человек, почти такой же, как мы. Мы должны о таком говорить, думать. Аргумент, что человек, посмотрев на Брейвика, пойдет и убьет кого-нибудь, мне кажется очень примитивным. Можно посмотреть сотни боевиков и не тронуть комара, а можно жить в отсутствии всякой художественной информации о насилии, ничего не знать о Брейвике, Басаеве, Чикатило и при этом стать преступником.
Даниил Дондурей, культуролог:
- Нельзя давать микрофон террористу. Главное для этого типа злодеев вовсе не желание нанести ущерб своим жертвам, а стремление через психологическую травму миллионов привлечь внимание к себе. Теракт для них - лишь повод таким чудовищным образом высказаться. Люди, их смерть, для них ничтожный материал. Сотни и тысячи погибших - только повод для того, чтобы пресса объявила их медийными гуру. Сфокусировала на них весь свет электронных и печатных таблоидов. Поэтому единственное, что их может остановить - отсутствие публичной трибуны. Важно не давать им слова. Показать, что принесенные жертвы были напрасны, что данный символический жест не дойдет до миллионов людей через медиа, что это безграничное насилие не имеет смысла в будущем. Террористы должны умереть в безвестности, сгнить в тюрьмах, как доказательства бесполезности своих отвратительных актов.
Журналисты ни в коем случае не должны придерживаться аморальной во многих случаях идеи подзаработать через теорию "мы ведь лишь информируем", которой руководствуется сегодня подавляющее большинство главных редакторов.
Многие из них оправдываются: "Мы просто должны быть объективными и информировать о разных точках зрения". Я с этим категорически не согласен. Когда вы даете слово террористу, вы превращаетесь из средства массовой информации в составной элемент террора. Прямые трансляции с места террора - это не информация, а такая же важная часть террористического акта, как гексоген. Неслучайно в Лондоне в 2005 году после терактов в метро полиция запретила давать интервью жертвам, их родственникам, всем.
На руководителях медиа, которые хотят немножечко поджечь скучную, посленовогоднюю атмосферку, лежит гигантская ответственность. Я напомню одну похожую историю. Еворопейские СМИ активно давали слово лидерам "Красных бригад". После того, как умный министр внутренних дел Германии запретил журналистам допуск к ним, они покончили с собой в тюрьме. И эта тема уже не вызывала интерес ни у кого. Радикальное левое движение быстро пошло на убыль. Взрывы в головах телезрителей - основной объект террора. Нельзя в такой ситуации подливать смысловой бензин.