Трехдневные гастроли спектакля питерского "Приюта комедианта" "Лир. Комедия" в театральном центре "На Страстном" в Москве стали взрывоопасным событием театральной жизни двух столиц.
О чем только не думаешь в театре, когда скучаешь. Думаешь, как жаль, что наш театр не интеллектуальный, что он мало занимается расчетами со своей историей, своим прошлым и ему что "до", что "после Освенцима" - все едино, что он не прошел, как и все наше общество, через покаяние, что нет в нем философской глубины, что в спорах о театре-доме и театре-фабрике он так и не смог превратиться в компанию совместно творящих людей. Но вот чудеса - скучаешь на другом спектакле, и думаешь ровно обратное: как оскудевает театр, когда он движим интеллектуальным подходом, неужто ему не нужны сила и парадоксальность актерских проявлений? Неужто затейливые ребусы - это все, что ему нужно?
Еще накануне, в "Чайке" (МХТ им. Чехова) Константин Богомолов рассказывал про страну, бегущую по заржавелому кругу своей больной истории, в которой юность - всегда возмездие: даже если она - юность - уже совсем не помнит грехи отцов, они отзываются в ней коллективным беспамятством. Только если в мхатовской "Чайке" ему было трудно выйти за пределы чеховского текста, то в питерском "Приюте комедианта" ему дали полную, "приютскую", свободу. И оттого расшифровка ребусов - столь неблагодарное в театре занятие - заняло сознание большинства рецензентов из двух воинствующих станов. Богомолов - прославленный мастер злых театральных капустников - и здесь остается заложником своего хобби.
В тесном пространстве двух красно-бурых кирпичных стен, у задника оборванных лифтом, в травестированном обличье (мужчины играют женщин и наоборот) сошлись герои Шекспира, чтобы превратиться в травестированных персонажей отечественной истории. Тупиковая "перспектива", даже лифт здесь не работает (художник Лариса Ломакина). Лифт мог бы двинуться - то ли вверх, то ли вниз - в безнадежность. Но не двинулся, застыл, как застыл и сам спектакль-головастик.
Кремлевская трибуна и генеральская квартира на улице Грановского, где по-домашнему, с салатом оливье, пируют отцы и дети, генералы и писатели - Георгий Максимилианович Альбани (Ульяна Фомичева), генерал армии Семен Михайлович Корнуэлл (Яна Сексте), Самуил Яковлевич Глостер (Ирина Саликова) и его незаконный русский сын Эдмонд (Анна Чиповская). Лир (виртуозная клоунесса Роза Хайрулина) - читает из энциклопедии о раковой опухоли, вместо карты вытаскивает на сцену куклу из секс-шопа, и, прежде чем раздать деткам, овладевает ею прямо на авансцене.
Руководитель движения "Молодая Лира" Корделия Лировна Лир (Павел Чинарев) с косой, грубо приделанной к мужскому коротко стриженому затылку, произносит тост из Ницше: "Папа, умри вовремя!". Собственно, весь спектакль Богомолова и есть эта тризна по отцу-прошлому, "праздник его смерти".
"Он требует слаще играйте мне смерть Смерть это немецкий учитель/ он требует темней ударяйте по струнам потом вы подыметесь в небо как дым/ там в облаках вам найдется могила там тесно не будет", - стихи Пауля Целана, вместе с текстами Ницше, Варлама Шаламова и фрагментами "Лира" в переводе Михаила Кузьмина образуют текстовую основу спектакля. Читаемые то Самуилом Яковлевичем (тут и ленивый догадается, что речь - о Маршаке), то его законным сыном-евреем (Юлия Снигирь), стихи Целана создают сильное напряжение. А заодно - и тему холокоста, случившегося по обе стороны границы: там - в страшном варианте газовых камер, здесь - в духовном убийстве культурной идентичности. Но в отличие от "А(п)полонии" Кшиштофа Варликовского, показанной в прошлом году в Москве, эта тема работает как в капустнике - декларативно, "напрокат", не оставляя свободы для собственных размышлений.
Виденный уже нами в спектакле польского режиссера Кристиана Люпы сюжет о Заратустре и безумном Ницше, перемещенный в пространство капустника, тоже оказывается чужим, взятым напрокат. Во второй части спектакля Богомолова безумный Лир-правитель оказывается в сумасшедшем доме вместе с Заратустрой, читающим Ницше (не случайно его играет актриса Татьяна Бондарева, ставшая известной в пьесах-монологах Клима, столь близких в своей поэтике пророческим видениям гениального немца).
Мысли роятся, карты путаются, спектакль теряет нить. Провокация "Лира. Комедии" - это камень, брошенный в огород нашего неуспевающего, неповоротливого театра. Потребность размышлять о раковой опухоли страны толкает режиссера в объятия Шекспира. Кого ж еще? Ведь сочинять спектакли на свои собственные, пусть и сконструированные из чужих текстов, сюжеты мы еще не привыкли. Значит, надо воспользоваться сюжетом известным (а заодно и получить все возможные бонусы в виде критических и зрительских баталий). Называйся спектакль как-то иначе, ну хоть "Раковая опухоль", не было бы такого шума вокруг. А так - пришлось ему влезть в прокрустово ложе капустника, где любое откровение становится травестией, бурлеском.
Фото - РИА Новости