Мы легко вываливаем вчерашних кумиров в грязи. Каждый раз с очередной сменой политического курса.
К столетию Любови Орловой, первой в СССР кинозвезды и фактически символа советской эпохи, скоропостижно нашлись какие-то дальние родственники ее мужа, знаменитого режиссера советского музыкального кино Григория Александрова, и газеты наперебой принялись смаковать слухи о ее скверном характере, о странной личной жизни - частично придуманные, частично порожденные личными обидами.
А еще раньше объявили фильмы с ее участием - советским враньем.
И вот близится уже сто десять лет со дня рождения актрисы, в свете улыбки которой прошла добрая половина советского века. Попробуем ответить на простой вопрос: почему мы с трудом вспоминаем героев сегодняшних кино- и телеэкранов, а Орлову до сих пор любим, смотрим и пересматриваем ее фильмы? Фильмов, в общем, немного: из по-настоящему популярных всего пять: "Веселые ребята", "Цирк", "Волга-Волга", "Весна", Светлый путь". Но каждый просмотрен десятки раз. Каждый до сих пор в числе суперхитов.
Почему? Вранье так долго не живет.
Была ли Орлова великой актрисой? Нет. В драматических киноролях ("Композитор Глинка", "Встреча на Эльбе", "Дело Артамонова", "Русский сувенир") она вполне заурядна. Но в музыкальных фильмах ей не было равных. Даже ближайшая ее конкурентка по музыкальным комедиям - Марина Ладынина - не пользовалась такой славой.
Может, была выдающейся танцовщицей? Но все, что она станцевала на экране, - это чечетка на пушке в фильме "Цирк": три притопа, два прихлопа. И еще несколько пародийных танцевальных па в "Волге-Волге" и опереточный танец в "Весне". Очень мило пела, но - не Обухова, не Нежданова, не Фирсова, даже не Русланова.
А в комплексе эти качества излучали такое сияние, что глазам было больно - люди влюблялись раз и навсегда. Она была - недосягаемой. Она принесла с собой в советское кино само это понятие - звезда. Любили Целиковскую, обожали Раневскую, восхищались Серовой - а звездой была Орлова. Они великолепно играли, она - сияла. Этот талант дается очень немногим.
Орлову считают порождением Голливуда. Они с Александровым не раз там бывали, дружили с Чаплиным. И очень серьезно относились к опыту американского киномюзикла, перенеся многие его принципы, самую его технологию в советское кинопроизводство. Там же Орлова постигала тайны "звездности". Звезда не перевоплощается, не становится письмоносицей, ткачихой, домработницей - она всего лишь прикидывает на себя их платья. Как в карнавале: "маска, я тебя знаю!". В сравнении с традициями русского реалистического театра это совершенно другие условия актерского существования.
В "Цирке" ее героиня, американская актриса Марион Диксон приезжала на гастроли в СССР, влюблялась в русского гимнаста и впервые понимала, что такое свобода. В этом откровенно пропагандистском сюжете заложен и универсальный принцип воздействия Орловой на советскую публику: звезда сходила с небес, меняла сверкающее платье на свитер и становилась такой же, как все мы. То есть свершалось чудо. Оно возвышало нас в собственном сознании. Мы начинали больше себя уважать и ценить те реальные приметы жизни, к которым привыкли: кумач первомайских парадов ("Цирк"), строгую тишину научных институтов ("Весна"), мощный гул растущей индустрии казался еще более горделивым ("Светлый путь"), вечерние набережные Москвы-реки - еще более прекрасными, в них оживали строки Пушкина ("Весна"). Орлова словно сходила в наш мир, как фея, в ее присутствии исполнялись желания, легенды и мифы становились явью. Она умела дарить людям минуты счастья - иллюзорного, виртуального, но от этого не менее настоящего. Ее фильмы воспринимались как красивая сказка, источавшая дивные мелодии Дунаевского. В этих фильмах страна представала человеческим братством, которому действительно нет преград. После них хотелось жить и смеяться, как детям.
Фильмы Орловой-Александрова доказали непреходящую востребованность кино как "фабрики грез". Это кино не уводило от действительности, как принято думать. Оно делало ей инъекцию оптимизма и человечности, торило ей дороги к идеалу, позволяло сверить себя с этим идеалом и побуждало к нему стремиться. Орлова воплощала в себе этот идеал - но в ходе сюжета границы между идеалом и реальностью размывались, таяли и, получалось, что не идеал спускался к нам с небес, а реальность оказывалась его достойной, ему соразмерной. Эти картины были как живительный душ, после которого зрители становились чище душой и помыслами. А песни, которые сами собой вливались в память, закрепляли идеал в нашей жизни - мы уносили его мелодии с собой.
Да, конечно, в то самое время, когда Марион Диксон предпочла расистской Америке советский интернационализм, советских людей тысячами гнали в ГУЛАГ. Но толковать об этом в связи с фильмами Орловой - это не умнее, чем напоминать зрителям шикарной голливудской кинооперетты "Роз-Мари", что жизнерадостные, поющие и пляшущие индейцы на самом деле были сосланы в резервации, после чего им было не до плясок. Музыкальный жанр не занимается текущей политической конъюнктурой, иначе "Цирк" не был бы так востребован и спустя полвека после смерти Сталина. Он имеет дело с категориями более общими и вечными: в данном случае - нелепость расовых предрассудков, непреложность человеческого достоинства, способность брать судьбу в свои руки. Весь комплекс художественных средств вселял в зрителей уверенность в своих силах. И героини Орловой были главным аргументом.
Замарашка-домработница из "Веселых ребят" оказывалась в сто раз талантливее своей избалованной барыньки. Другая замарашка из "Светлого пути" одолевала свою деревенскую пугливость, становилась знатной ткачихой, одним из строителей великой индустрии, государственным человеком. Типичные сказки о современных Золушках - то, на чем от века стоит Голливуд. Но ведь сказки в руках талантливого человека и впрямь имели тенденцию обращаться былью: гаражный механик в США становился воплощением "американской мечты" Фордом, ткачиха в СССР становилась Фурцевой - не самым плохим министром культуры в нашей истории. Да и сама судьба Тани Морозовой из "Светлого пути" не была высосана из пальца: она повторяла трудовой подвиг сестер Виноградовых, ивановских ткачих, о которых тогда трубили все газеты.
Орлова как никто умела воплотить эту реальность сказки. Здесь и был необходим звездный ореол, обозначавший дистанцию между актрисой и ее героиней. Как высочайший профи, она строго блюла эту дистанцию: вела замкнутый образ жизни, никого в нее не впускала, даже с мужем-режиссером неизменно была на "Вы" и упорно не хотела стареть - звезда не имеет на это права. При этом она как высочайший профи полностью отдавалась работе, держалась в замечательной форме, к воплощаемым образам подходила очень серьезно, даже дотошно.
Известно, например, что, готовясь сыграть Таню Морозову в "Светлом пути", она несколько месяцев провела на ткацкой фабрике, осваивая профессию ткачихи. А главное - в ней был кураж, настоящий актерский азарт. В "Веселых ребятах” есть кадр, где Орлова лихо скачет на разъяренном быке, нахлестывая его веником. Говорят, это должен был делать Утесов, но не рискнул - вызвалась Орлова. И кадр был снят, а актриса поплатилась за храбрость серьезной травмой позвоночника: бык ее все-таки сбросил. Этот азарт позволял ей заразительно передавать честолюбивый порыв молодой страны в "Волге-Волге”, в "Светлом пути”: "нам нет преград на море и на суше!". Причем, что совсем уже невероятно, - в стилистике по-русски разудалого лубка. В финале "Светлого пути” сказка напоминает о себе взмывшим в небеса автомобилем, несущим Таню Морозову над Москвой. А внизу - новенькие павильоны Сельскохозяйственной выставки, будущей ВДНХ, в глазах страны тоже воплощавшей тогда ставшую былью сказку, "осуществленную мечту".
В этом фильме-плакате - как ни странно, все правда. Конец 30-х - это не только ГУЛАГ, это рывок науки и техники, перелет через полюс, прокладка новых каналов, строительство индустриальных гигантов и всеобщий порыв к знанию, к поэзии, к подвигу. Только в сочетании всего этого: пропагандируемого, реального, мечтаемого и того тайного, что потом станет трагической явью, - содержится истина о сложнейшем времени, пережитом тогда страной. Интуитивное ощущение этой многослойности, этой диалектики эпохи всегда живет в людях. И чем больше новые пропагандисты будут твердить о лживости советской культуры тех лет - культуры на самом деле великой, - тем больше люди будут тянуться к восстановлению исторической справедливости и света, который реально существовал в любые, самые мрачные годы российской истории. Просто потому, что в любые годы в стране не переводились умы и таланты, и они честно осуществляли то, во что искренне верили.
Невозможно неискренне написать и исполнить такую музыку, какую оставил нам Исаак Дунаевский. Невозможно искусственно сконструировать атмосферу энтузиазма, человеческого достоинства, внутренней свободы и общественного темперамента, которая живет в фильмах Орловой и до сих пор не потеряла своей заразительности. И конечно, без абсолютной веры в свое дело и в свою миссию не было бы любимой всеми Любови Орловой, которая ни в одной из своих ролей ни разу не сфальшивила.