В этот день вот уже 175 лет в Святогорском монастыре служат заупокойную службу по рабу божьему Александру. И даже сильные морозы нынешнего февраля не уменьшили скорбную стайку людей, жмущихся друг к другу над пушкинской могилой. Впрочем, даже если никто другой сюда не доберется, здесь неизменно будут стоять пушкинский рыцарь Владимир Рецептер и участники Пушкинского театрального фестиваля, вот уже в 19 раз прошедшего в Пскове и Пушкиногорье.
Сила, долгие годы удерживающая старых и привлекающая новых друзей к фестивалю - не только имя Пушкина, но и сами места, где так таинственно и сильно укоренилась его Муза. И далеко не случайно, что в центре нынешнего Пушкинского фестиваля оказался сюжет о Борисе Годунове, добавивший к традиционному поэтическому напряжению напряжение политическое. Ведь слушая слова бессмертной "Комедии о настоящей беде Московскому государству...", первая редакция которой появилась именно на псковской земле, в Михайловском, все невольно сопрягали их смысл с нынешними событиями в России.
На фестивале, созданном энергией и рыцарской верностью актера и поэта, исследователя и режиссера Владимира Рецептера, традиционно сопрягаются два потока - театральный и теоретический. И на этот раз спектакли по пушкинской трагедии сопровождались высочайшей научной и духовной интуицией в выступлениях пушкинистов - прежде всего в докладе главного научного сотрудника Пушкинского Дома, доктора филологии Сергея Фомичева "Борис, Борис, все пред тобой трепещет...". Пушкин размышлял о "беде Московского государства", о Борисе и Самозванце на городище Воронич, на той самой русско-литовской границе, откуда бежал в Польшу Гришка Отрепьев, размышлял в дни своей михайловской ссылки, не имея возможности "бежать" и порою явно отождествляя себя с беглым иноком. Это тем более очевидно, - добавим мы, - что тема побега - одна из самых лирически-интимных у Пушкина. Напомнив, что у Самозванца в пьесе не одно имя, Фомичев указал на его "фантомность", множественность, и, тем самым, предложил театру еще один взгляд на пушкинского авантюриста. Если он - не один, следовательно Пушкин исследует саму идею самозванства, которая и вправду царила в "бунтошном" XVII веком.
Еще один аспект доклада Сергея Фомичева трактует разницу в названиях первой и второй редакций трагедий. Предполагая увидеть свою пьесу на сцене, Пушкин заранее определяет ее игровые свойства - "Комедия о настоящей беде...", то есть - площадное, народное действо с энергичным и сложным "монтажом" смыслов и сцен, которого еще не знала русская сцена. Потому ему так принципиально важны были "уроки" Шекспира. И шекспировскими аллюзиями пьеса полна. Анна Главачева, участник Лаборатории из Словацкой Академии наук (ее приезд поддержал Словацкий институт в Москве), предположила, что функция Лжедмитрия близка фигуре Фортинбраса в "Гамлете", извне обновляющего/подрывающего подгнившие устои государства.
А вот появившаяся в 1831 году вторая редакция пьесы уже называется без претензии "Борис Годунов" и, представляя собой пьесу для чтения, отмечена глубоким разочарованием Пушкина в возможности постановки его любимого детища на сцене.
Символический план пушкинской трагедии, его внутренние, визионерские, мизансцены предстали в двух спектаклях фестиваля.
В спектакле Центра оперного пения Галины Вишневской "Борис Годунов" опера Мусоргского предстала в своей первой редакции, еще без торжественного Польского акта, выделяя нравственное, символическое сердце трагедии. В постановке Ивана Поповски и сценографии Валерия Левенталя на сцене царствует крест с иконами, сквозь которые то и дело "просвечивают" лица народа. Святые, глядя на дела Бориса, точно присоединяют свой голос к хору, то молящему, то молчаливо осуждающему. Условные, подчеркивающие связь пушкинского театра со средневековым искусством - театром и живописью - мизансцены полны прозрачной символики. Вот Борис умирая, ложится по одну сторону трона, и тут же царевич Феодор ложится симметрично с другой стороны, символически предвосхищая собственную смерть. И икона Богородицы с младенцем вдруг меняет свое освещение и, кажется, с состраданием смотрит вниз, на эти две жертвы смуты.
В спектакле Владимира Рецептера и его театра "Пушкинская школа" "Хроника времен "Бориса Годунова" объединены три потока - "История государства Российского" Карамзина, опера Мусоргского и произведения Пушкина. Молодые актеры театра, уже десять лет играющего пушкинские пьесы, выходят почти в своих сегодняшних одеждах и время от времени набрасывают на себя шарфы-епитрахили то золотой, то черной стороной. Игривый легкий стиль начала спектакля точно напоминает о первой, "михайловской", редакции трагедии. Они точно с нами, но все более властно их "затягивает" в себя трагическая хроника бунта.
Рецептер делает удивительную вещь - он предлагает Денису Волкову сыграть "лицо, берущее на себя роль Александра Пушкина, а так же Афанасия Пушкина", а его товарищей Никандра Кирьянова и Максима Хоменко сыграть двух "корреспондентов" Пушкина - Петра Басманова и Семена Годунова. Именно благодаря этой инверсии - Пушкин играет Пушкина - мы начинаем совершенно иначе относиться к пушкинскому предку из "Бориса Годунова". Он уже не только - хитрый и переметчивый царедворец, но и некто, причастный большому гулу исторического смысла, предок поэта, сам почти поэт.
Так же сложно решен в спектакле мотив убиения детей, сам образ ребенка. Мальчики, точно напоминает нам Рецептер, не раз являются в пьесе Пушкина. И когда его Борис (Григорий Печкысев) вопиет о едином, случайно заведшемся пятне, он точно протестует против того множества кровавых мальчиков, которые являются ему во сне, тревожа совесть.
В финале убитого мальчика (роль юного Ивана Фалько так и называется "Мальчик") берет на руки тот, кто взял на себя роль Пушкина, и в этом образе пьеты, оплакивания, замирает.
Сцены пушкинского "Бориса" все активней, все сильней перемешиваются с мыслями Пушкина о природе его трагедии и фрагментами их карамзинской "Истории", заставляя внимательней вслушиваться и в тот феноменально лаконичный пушкинский язык, который кроет за собой бездны фактов и смыслов.
И все же своеобразной вершиной спектакля становится не сам финал, а "оперная" сцена с Николкой, которого играет тот же актер, что и Пимена (Денис Франсузов). Его плач поднимает за его спиной целый хор, который выглядит как грозное сценическое видение "мальчиков" (ведь, играя своих персонажей, молодые актеры "Пушкинской школы" не перестают быть собой).
Для самого Владимира Рецептера "Борис" венчает его долгий "пушкинский" путь, начатый "Русалкой". Только теперь он смог приблизиться к загадочной пушкинской "комедии".