В ночь на вторник на 78-м году жизни в реанимации московской больницы от инфаркта скончался один из самых ярких литературных критиков второй половины ХХ века Станислав Борисович Рассадин.
Неправильно было бы считать его только критиком. Это был и выдающийся писатель, и литературовед, и радиоведущий (многие помнят его передачу "В стране литературных героев").
Но критика - это не занятие, не ремесло. Это - судьба! Именно она стала судьбой Станислава Рассадина.
Вспоминаю, как в 90-е годы, когда я, начинающий критик, работал в "Литгазете", там иногда появлялся Станислав Рассадин. Приносил (тогда их еще приносили) тексты своих статей и колонок. Глядя на него, всегда можно было понять, что это не "сервильный" критик, а прирожденный "боец". И недаром героями его монографий были такие разные русские писатели, как Фонвизин, Сухово-Кобылин, Мандельштам, Смеляков, которые только в одном похожи - остры они были на словцо! Я думаю, что он их очень лично для себя выбирал.
Это он придумал термин "шестидесятники", а потом его же осудил: слишком затертым стало словечко. Не по-рассадински затертым. Он всегда находил незатертые слова.
Мы созвонились со Львом Аннинским и попросили его рассказать о своем коллеге.
- Мы вместе с ним учились на филологическом факультете Московского университета. Помню его по университетской газете. Он был невероятно яркий студент.
Потом мы встретились уже в "Литературной газете". Сразу чувствовалось, какой это интересный человек! Вскоре он ушел в "Юность", а я в "Дружбу народов". Но проблема была в том, что он тяготел к журналу "Новый мир" и активно там печатался, а меня туда не пускали, считая, что я человек для них ненадежный. Поэтому у нас с ним сложились такие отношения: огромный взаимный интерес, но и постоянное напряжение полемической струны. Мы с ним несколько раз вступали в полемику. Но это никак не влияло на наши личные отношения.
Я был просто потрясен, узнав о несчастье, о кончине его жены, с которой я уже давно дружил.
Я уверен, что все, что он написал и о русской классике, и о современной литературе, все останется в обозримом будущем как свидетельство очень яркого и талантливого человека о том, что с нами происходило. Мы были людьми одного поколения. В шестидесятые годы он в "Юности" напечатал "застрельную" статью под названием "Шестидесятники", после которой и появился этот термин. После этой статьи мы все были записаны в либералы-шестидесятники, хотя весь либерализм кончился после похода Хрущева в Манеж, а уж после Пражской весны и вовсе говорить об этом было нельзя. Поэтому я этого термина не принял.
Никакие мы не "шестидесятники", а последние идеалисты. В этом смысле мы дышали с ним одним воздухом. После нас идеалистов больше не было. Может быть, будут еще - я не знаю.
Склоняю перед ним голову... Прощай!