"Золотая маска". "Арлекин", театр "DEREVO" (Санкт-Петербург - Дрезден). 28, 29 марта, в московском Театре Луны.
Если раньше Антон Адасинский своим творчеством на грани танца, пластических броуновских движений и описанных в медицинских справочниках конвульсий декларировал максимальное дистанцирование от таких понятий, как театр, актер и роль, то в "Арлекине", выдвинутом на "Золотую маску", его увлек процесс "постепенного вочеловечивания актера", и он сделал попытку "чистосердечного признания в любви к миру рампы, подмостков и закулисья". (Цитирую официальный сайт национальной театральной премии и фестиваля).
Кажется, с девизом Адасинского - к прекрасному через отвращение - временно покончено. Во что очень хотелось бы верить. И направление мыслей сменилось на более светлое. Ведь в прошлом у Антона Адасинского были солнечная школа Вячеслава Полунина и работа в его коллективе. И что, как ученик и бывший клоун Полунина, он все-таки признался себе, что бывших клоунов в принципе не бывает, а в звании "актер" в традиционном смысле этой профессии нет ничего противоестественного для номинанта - завсегдатая из фестивальной конкурсной категории "Новация".
"На таможне я написал в графе профессия: "Арлекин". (Антон Адасинский и его компания сейчас больше живут за границей и даже в названии своего театра, помимо Санкт-Петербурга, указывают еще один город: Дрезден. - Прим. ред.). Полицейский спросил, что это значит. Я ответил: это то, что я делаю в театре уже много лет. "Надо было написать "актер", - сказал он. Я извинился. Он улыбнулся. Уходя от окошка, я чувствовал взгляд на спине. И понял вдруг, что иду по-другому! Легче, занозистей... и моложе на триста лет". Согласитесь, что это звучит более оптимистично, чем, предположим отсыл к предыдущим примерным сюжетам и идеям постановок Адасинского:
"Лежу на животе. Мое лицо спрятано между коленями женщины. Глаза упираются в колени. Все время надо прятать себя в гроб, утробу, пещеру, могилу, влагалище земли. Чтобы сжали, похоронили. К главному... разбить ее камнями. На куски все. Кость. Мясо. А фарш поедят птицы... больше ничего не нужно впитывать. Искать подтверждения. Стало проще и дальше... и не важно умереть на краю горохового поля... сжать огромное к бороде, к косичке, к шлему гребешком... Раз. Раз. Не дать соединиться нашим ногам... не поздно. Не поздно... Я не иду. Меня ведут. И их ведут, и тех ведут. Творог в чулке затвердел, а было жидко. Расхлестать, размазать собой-ножом... и плыть по себе по всему".
Метаморфозы предстоят, конечно, не кардинально стремительные. Его Арлекин за кулисами предстанет смертельно уставшим человеком с печальным взглядом Пьеро. Но в любом случае это будет нечто принципиально иное по настроению, нежели любимый и щедро творчески препарированный Адасинским миф ацтеков о пернатом змее Кетцаль-Коатле - прародителе Вселенной, когда на сцене гуттаперчевые существа извивались, прыгали и корчились в воде, иллюстрируя таким образом, как в хаосе размножаются и распознаются твари, заполняя собой мир. В котором вместо людей и их взаимоотношений в его режиссуре имели место быть лишь сложные телесные комбинации...