К 150-летию Константина Коровина (которое отмечалось в прошлом году) приурочена масштабная выставка художника в Третьяковской галерее, открывшаяся на Крымском Валу. В стенах ГТГ это вторая (после 1922 года) ретроспектива творчества Коровина. Почти 240 работ из собраний Третьяковской галереи, 22 музеев России, Белоруссии, Казахстана, а также частных коллекций представляют не только "первого русского импрессиониста", но и блистательного театрального декоратора, одного из основоположников стиля модерн.
На этой выставке понимаешь, почему Иогансон назвал однажды Коровина "Моцартом живописи". Музыкальность его живописи, похоже, шла не от рационального расчета, не от витавшей в воздухе рубежа веков мечты о синтезе искусств, а от мощи богато одаренной натуры, от темперамента и восхищения красотой мира. Елена Поленова заметила, что уже в 1890-е Коровин стал задумываться над тем, как сделать так, "чтобы выходила не живопись, а музыка". Он "всегда стремился петь красками", а красоту их сочетания сравнивал с радостью звучного аккорда.
Красота связана для него прежде всего с природой. "Я язычески поклоняюсь природе и восхищаюсь ей и думаю, что рай на земле и ад тут же", - записал он однажды. Вслед за своими учителями в Московском училище живописи, ваяния и зодчества Саврасовым и Поленовым он умел самый скромный уголок деревенского двора, не говоря уж о луге или реке, написать так, что тот превращался в драгоценное лирическое признание. Это признание обыкновенно не имеет никакого отношения к печалям о бедности, несовершенстве или несправедливости этого мира, как, допустим, у передвижников. Оно не несет философского раздумья, как у Левитана. Оно вроде бы просто о радости жизни, непосредственного и полнокровного ее переживания, как в пении соловья. Не зря Коровин говорил, что его любимая постановка - "сумерки, окно, цветы, фигуры и соловей в саду"... Причем соловей в саду, кажется, у него поет в любое время года. Сумерки, даже зимние, даже в деревне, у Коровина получались восхитительно яркими, с желтыми стенами, согретыми отблесками камина, с сияющей синевой за окном.
| |
| Видео: Виктор Васенин |
Глядя на его живопись, восхищаясь виртуозностью его дара (а он упорно считал, что писать надо так, "чтобы не было видно пота и мучений"), многие склонны были считать всеобщего любимца "Костеньку" баловнем судьбы. Но для него оптимистичность и умение быть благодарным миру за рай на земле, воплощенный в "маленькой мельнице у лесной речки" или "зеленом лужке, покрытом мелкими цветами", были еще и художественным принципом. В его ранних записях конца 1880-х годов есть удивительное признание: "Мастерская - это спасение от мира подлости, зла и несправедливости". Этот "баловень" умел держать удар. На выставке можно увидеть поразительный портрет Шаляпина, сделанный в Москве 1921. В нем нет ни намека на голод, разруху и тяжесть ситуации. Кисть Коровина по-прежнему легка и стремительна. Можно представить, как он "так энергично кладет мазки, что мольберт вздрагивает". А рядом - строки из письма знакомому по поводу этого портрета: "Портрет его [Шаляпина] я убрал и по возвращении тотчас же ему пришлю на Садовую в его дом. Я не мог сделать этого раньше, так как было трудно, и дома тиф был".
Не менее обманчив и миф о "лености" Коровина. Все обожают анекдот о появлении белых цветов на декорациях к опере "Лакме" для Русской частной оперы Мамонтова. Головин так описывал их появление: "Работая над декорациями, Константин Алексеевич очень уставал и однажды заснул, причем во сне опрокинул ногой горшочек с белой краской, которая пролилась на холст. Утром, проснувшись, Коровин увидел, что декораций нет, плотники потихоньку отнесли их в театр. ...Когда поднялся занавес и собравшиеся увидели экзотический пейзаж с белыми цветами, - все ахнули от восторга. Мамонтов бросился его благодарить и поздравлять, восхищаясь более всего его замечательными цветами. "Да, признаться, они мне удались", - невозмутимо ответил Коровин, хотя и видел эти цветы впервые". История курьезная, но курьез еще и подразумевает, что Коровин самостоятельно расписывал огромные декорации для оперы Мамонтова, буквально валясь с ног от усталости. Позже, конечно, у него будет много помощников, но в 1929-м уже для Парижской частной оперы 65-летний художник в одиночку распишет огромные декорации к "Князю Игорю" - четырехактной опере в пяти картинах.
Музыкальность, декоративность, виртуозность его дара пригодились как нельзя больше в театральных постановках. За 20 лет работы для императорских театров Коровин оформил более 150 оперных и балетных спектаклей для Большого и Мариинки. Это не говоря уже о постановках для Русской частной оперы Саввы Мамонтова, для которой он работал 14 лет и которая принесла ему известность. На выставке в ГТГ можно увидеть его декорации, театральные эскизы, костюмы к опере "Золотой Петушок", поставленной в 1934-м для французского театра в Виши. Их когда-то выкупил тенор Григорий Иванович Раисов, исполнявший роль Звездочета. После его смерти на аукционе эти раритеты купил Александр Александрович Ляпин, внук Поленова, и передал в дар Бахрушинскому музею. Возможность увидеть эти декорации и костюмы - настоящий подарок зрителям.
Наконец, отдельный раздел экспозиции посвящен монументальным работам художника. Здесь представлены четыре отреставрированных панно (из десяти), написанные для павильона Крайнего Севера на Всероссийской выставке 1896 года в Нижнем Новгороде. Здесь, как и во фризе "Старый монастырь", сделанном для парижской выставки Дягилева 1906 года, нет ничего от импрессионизма. Скорее, они напоминают полотна Николая Рериха. Плоскостность, декоративность, лаконичность цветового решения - все черты модерна явлены "с поэтичностью и характерностью". Неудивительно, что панно заслужили восторженный отзыв Александра Бенуа. К слову, в оформлении павильона Крайнего Севера художник использовал опыт театральных постановок. Он не только привез бочки с рыбой, челюсти кита, снасти, но и заложил мох под пол павильона. И даже... поселил в оцинкованном ящике "милейшего тюленя, привезенного с Ледовитого океана и прозванного Васькой". Чем не инсталляция?
Коровин всегда подчеркивал, что он чужд всяким "измам". Он остался верен себе и... искусству. В этом (и только в этом смысле) его, пожалуй, можно назвать "мирискусником".