Этот разговор состоялся, когда еще все были живы, здоровы, полны творческих планов и почти счастливы... Когда известному актеру не нужно было комментировать квартирные судебные иски, тонкости арендных договоров фамильного особняка Пороховщиковых на Арбате и по стечению обстоятельств объяснять на всю страну, что у каждого бывают моменты, когда просто жизненно необходимо побыть одному.
На дворе было то спокойное для Александра Шалвовича время, когда никому и в голову не пришло бы задавать ему бесцеремонные вопросы про личную жизнь или же проблемы со здоровьем. Мы говорили про любимые роли, про театр, про актерские дебюты, которые не забудешь никогда, будто только пять минут назад вышел со сцены. Про режиссеров, с которыми судьба дала возможность столкнуться в работе, - Юрии Любимове, Никите Михалкове. Про партнеров - Андрее Миронове, Татьяне Пельтцер, Анатолии Папанове. Про особенно ценимые Пороховщиковым в людях таланты - умение слушать, слышать и радоваться за другого человека.
Вспоминали о том, как для любого актера важно, чтобы первая роль была непременно с хорошим режиссером. Об "азбуке" для всех начинающих - легендарном спектакле "Доходное место". О том, что без фанатизма в актерском ремесле делать совершенно нечего - "это как в цирке, ты не сделаешь кульбит, если ты не фанатик". О незабываемых впечатлениях молодости. О золотом для Александра Пороховщикова периоде - когда главный, потому что судьбоносный, театральный режиссер его жизни - Марк Захаров - поддержал его актерские намерения, и подтвердил - не в разговорах - в работе, что он на правильной дороге стоит.
Словом, речь шла о том, что в эти в духе античных трагедий последние дни нам НЕ рассказали об Александре Пороховщикове по телевизору.
Часть наших бесед легла в основу главы книги, изданную Фондом Станиславского с посвящением Марку Захарову. Часть до сегодняшнего момента оставалась на диктофоне. Их фрагменты в виде монологов приводятся ниже.
Чтобы слушали
- Сейчас пунктирное общение у людей. "Александр Шалвович, как чувствуете себя?" - здоровается молодой артист. "Понимаешь..." - а он уже побежал куда-то... Приходится за руку хватать: нет, стой, сейчас я расскажу тебе, как я себя чувствую... Так и в театре, если будешь что-то рассусоливать и мямлить, зал убежит. И надо ведь не просто мысль донести, а еще сделать так, чтобы люди тебя слушали. Как Юрий Петрович на Таганке заставлял слушать: в спектакле "Десять дней, которые потрясли мир" выходили к зрителям матросы с винтовками, бабах из них, как поленом по голове, и - попробуй после этого не посмотреть спектакль... Во Франции на гастролях как саданули, а там другие нервы у публики, - старушки в буклях чуть в обморок не попадали...
А вот Марку Захарову, чтобы удержать внимание людей, не надо палить из винтовок в зрительный зал. И таких художников, как он, надо поддерживать всеми силами. Потому что он один такой. Другие есть, а такой, как он, - один. А время какое было золотое, когда мне довелось с ним работать... Совершенно другое. Не знаю, просто мурашки по телу шли; а я так ночей не спал, ждал, когда к Марку пойду на репетицию... Когда вспоминаю, молодею сразу...
"Доходное место"
Мое первое впечатление от встречи с Марком Захаровым было потрясение. Потому что я увидел не слащавого, не сытого режиссера, а молодого, но уже очень уверенного в себе человека. Обычно, если приходят только-только начинающие, то такие сомневающиеся во всех... А он уже тогда жестким был. С ним можно было соглашаться, не соглашаться, но своя позиция у него имелась всегда. Явно ощущалось: пришла личность.
Все великие говорили: интересно только то, что социально. Можно делать постановки и про рыцарей, но если они "пыльные", то и реагировать на них будут: ну музей и музей. А если события социально перекликаются с сегодняшним днем, то спектакль или же фильм вызывает совсем другой отклик. Почему классика всегда остается классикой - ее никогда не надо осовременивать, поскольку люди, которые пишут такие вещи, на тысячелетия видят вперед. И вот у Марка Анатольевича есть потрясающее качество: он очень чувствителен к политическим дуновениям. Любая его картина или постановка всегда имеет ярко выраженную определенную позицию. Приходишь к нему в театр и видишь, что не просто там какие-то милые актеры что-то играют, а понимаешь, какое сейчас у нас острое время. Я любой его спектакль всегда с удовольствием смотрю. Так же, как и любую картину Никиты Михалкова - глубоко одаренного человека с ярким и своеобразным почерком.
...Я зрителей спрашивал: чего вы по десять раз смотрите "Доходное место"? А атмосфера была в те годы - мы почти все дружили, на репетиции или на съемки просто "бегом бежали", и вот эти так называемые флюиды, которые особенно в театре идут со сцены в зал, объяснить никто не мог, но чувствовали все. Они и с экрана тогда лились. Вроде и выстрелы были, и убийства, а картина добрая получалась, и человек с улыбкой вспоминал тепло, которое она излучала. Так и у Марка Анатольевича, "Доходное место" - жесткий спектакль, и у меня там роль была вроде как зарождающегося фашиста, а в то же время всегда вспоминаю об этом с теплотой...
Поверьте, я не из-за того хвалю спектакль, что сам в нем участвовал, - такой силы потрясение от искусства я испытал разве что на фильме "Покаяние". Какие в "Доходном месте" были заняты замечательные актеры! Папанов, Пельтцер, Менглет, Верочка Васильева, Андрюша Миронов... Ну а ваш покорный слуга только начинал - это была моя дебютная роль. Я сам себе сказал, что если я эту роль не сделаю, уйду из театра. Поверьте, я не рисуюсь - я такой человек. Но вроде сложилось. Марка Захарова я считаю своим первым профессиональным режиссером. В театр Сатиры меня Валентин Николаевич Плучек пригласил, но у него в спектаклях я играл в массовке какие-то эпизоды. А свою первую большую роль мне довелось сделать с Марком Захаровым. И во второй его спектакль - "Банкет" - я тоже много вложил, когда репетировал роль председателя райисполкома,- такой сатирический образ (я ведь заканчивал как острохарактерный актер). Но, к сожалению, Плучек, когда на сдаче смотрел "Банкет", сказал, что если Пороховщиков так будет играть, не то что спектакль - театр закроют. И сократил мне весь текст. Буквально до двух страниц. Я весь в слезах пришел к Татьяне Ивановне Пельтцер, говорю: "Я откажусь, не буду играть". Она мне: "Не смей! Плучек не простит". А я в ответ: "Да плевать я хотел, простит или не простит... Не буду это делать, и все". И отказался. Вместо меня играл другой актер, я уже стал забывать фамилии... Так на него тоже все свалили, потому что там такие острые мизансцены были! Марк Анатольевич суперсовременные манки давал - сразу зрителя доставало...
А какое пластическое построение было!.. Нет, с показов я тогда не работал, - я не из тех актеров, мне не надо ничего показывать и объяснять. Скажи тему - если это действительно искренне, а я очень чувствителен к таким моментам, - у меня все начинает работать, и я мгновенно все понимаю... Но самое главное и сложное в режиссуре - надо уметь создать атмосферу. Я таких режиссеров обожаю. Никита Михалков к ним относится, Марк Захаров, Сережа Соловьев, Володя Мотыль...
От Жадова к Белогубову
В "Доходном месте" я первым был назначен на роль главного героя Жадова, а Андрей Миронов репетировал его антипода Белогубова. Потом вызывает меня к себе Валентин Николаевич Плучек: "Саш, такая история..." И Жадова стал играть Миронов. Все эти мадридские дворы мы знаем... Но для меня это не было болезненным моментом. Я человек тренированный, мне столько боли причинили за мою жизнь, я и не такие вещи видел... Андрей же баловнем у нас в театре был. Но, должен сказать, что другой бы на его месте себя иначе вел. А Андрей был честным, очень стеснительным, доброжелательным и скромным человеком, предельно искренним в отношениях. Когда мы сыграли премьеру, он пришел ко мне в гримерку, обнял и говорит: "Извини". Я разревелся, он разревелся... Мы не дружили, но у нас с ним были замечательные отношения. Так же, как и с Володей Высоцким, - тот приходил в театр, пробегал мимо: "Сашуль, здорово", мы обнимались, и этого было достаточно. Как-то все у нас было по-доброму... Он знал, что я никогда вылизывать ничего ни у кого не буду... Когда я пришел на "Таганку", набрал бобин пленочных домой послушать (кассет еще же не было), кто там рычит-то... И настал момент, когда я протянул руку и сказал Володе: "Я твой раб до конца твоих дней". Великий он был человек...
Один момент приятный вспомнил... Миша Державин в "Банкете" играл главную роль. Марк Захаров ему однажды замечание сделал: "Миш, ну что ты текст-то не говоришь?" А Державин в ответ: "Я смотрю, как Шура играет". Это про меня... Я Мишу обнял, расцеловал. Это же так поддерживает актера. Сейчас ничего подобного нет, к сожалению. Все сухо, за редким исключением. А у Марка там был дом... Как и на картине "Свой среди чужих, чужой среди своих" у Никиты Михалкова. Ведь чем картина сильна - по сто раз ее зрители смотрят, так талантливо она сделана...
Перевес в один голос
"Доходное место" - уникальный спектакль, просто азбука для начинающих. Но к этой постановке относились ревностно, стремились быстрее задавить - из-за принципа: чем талантливее у другого, тем хуже для тебя... Марку Захарову было сложно пробивать спектакль. И Валентин Николаевич Плучек как бы не очень горел его защищать. Ну что если бы он, как главный режиссер, сказал Фурцевой: "Нет, он будет идти", его из театра бы выгнали?
Рассказывали, что когда обсуждали, закрывать "Доходное место" или нет, перевесил один голос. Что вроде бы одна замечательная мхатовская актриса в конце так резко высказалась, что дело было решено, а когда ее спросили, зачем же вы так, вы же спектакля-то не видели, она ответила: "Да, я не видела, но так мне подсказывает моя партийная совесть..." Так что времена были потрясающие... Когда начались чехословацкие события, у Эфроса "Три сестры" закрыли; нам приписали, что мы митингуем. Там у Папанова действительно потрясающий монолог в зал был... Анатолий Дмитриевич мне и принес известие о том, что спектакль закрывают. Толя сидел мрачный... Не хочу произносить слово, которым он емко выразил свое отношение... Слезу мы с ним даже пустили...
Думаю, Марку Анатольевичу Захарову это тоже тяжело далось. Но он держался, что говорит о его большой внутренней силе. Надо было видеть спектакль. И понять, что закрыть его - это как отрезать у мужчины достоинство. Как вообще дальше-то жить после такого? Я хотел Марк Анатольевича спросить: почему, за что?..
Тайны мадридского двора
Но я не мучил Захарова вопросами, как Андрей Миронов. Я вообще режиссеров никогда не мучаю. Если человек говорит все точно и знает, что делает, сердце актера откликается. А если я ввязался, допустим, в какой-то спектакль, а режиссер тянет не туда, против моей органики, я честно скажу, что это не мое, и уйду, не стану мешать. А ходить где-то за сценой бурчать, обливать его бранными словами и в то же время с ним репетировать, - терпеть этого не могу. Я из театра Вахтангова и с "Таганки" поэтому ушел. Хотя замечательный был коллектив, и Юрию Петровичу я бесконечно благодарен, - он поддержал меня в самый сложный момент. Из "Сатиры" я ушел, с Моссоветом и Завадским всякие сложности возникли... Марк Анатольевич, помню, пытался образумить: "Саш, потерпи, подожди". Если бы я знал, что ему театр дадут, я бы, конечно, ждал... Но тогда - "Доходное место" закрыли, второй спектакль Марка - "Банкет", тоже. С "Обыкновенным чудом", в котором я министра-администратора репетировал, крылышками бяк-бяк-бяк делал, тоже тянули тянучку, я даже текст стал забывать. Психологически я настолько устал от этого "мадридского двора" - жуть. Иного выхода для себя не видел. Поэтому когда Валентин Николаевич Плучек мне сказал: "Куда ты уходишь? Я тебя так люблю, ты у меня второй сын", я ответил, что с Андрюшей Мироновым даже не собираюсь соревноваться. Я его сам люблю как талантливого человека и настоящего товарища. Но вторым искусственно меня ставить бесполезно. Лучше я разобьюсь, но буду первым... И ушел.
Было очень тяжело... Вроде и крылья есть, и все хорошо сначала шло, а вдруг оказываешься, как в прострации. Я просто лежал дома, смотрел в потолок. Отказался от всех ролей: все, ухожу из театра. Выпивать стал опять. Не знаю, чем бы все кончилось, но раздался звонок, девочка какая-то сообщила, что Юрий Петрович Любимов видел "Доходное место" и хочет со мной поговорить. "Приходи". - "Приду". Так я попал к нему. В самый трудный момент он меня поддержал, за что я ему бесконечно благодарен. Незабываемое время. Я с "Таганкой" почти весь мир объездил. Но театр - живой организм. Кто-то звания стал получать, кому-то стали больше платить. Стала главенствовать форма... Я просто честный в этом отношении человек, зачем я начну гундосить где-то в коридорах, - я прямо сказал, что мне скучно стало репетировать. Потому что когда есть содержание и форма - это одно, а когда просто форма, меня это не интересует совершенно.
Но к уходу с "Таганки" я готовился пять лет. Когда меня назначили Галилея играть - роль Володи Высоцкого, в то время уволенного из театра, и сказали: "Давай репетируй", я отказался: "Мне не надо репетировать, я к Галилею готов, но играть его я не буду". Не из-за того, что это выглядело бы как подсиживание, - если бы мне нужно было, я подошел бы прежде всего к актеру, к Володе или к кому другому, и сказал бы: "Мне нравится эта роль, я буду ее делать. Обижаться не на что. Так же, как и ты можешь подойти, мою роль начать репетировать. Мы же профессионалы, а не воспитанницы дома благородных девиц..." И тогда мне Любимов дал потрясающую роль, о которой можно только мечтать - Понтия Пилата в "Мастере и Маргарите". Я в лучших традициях русской актерской школы, памятуя свою работу Белогубова и то реалистическое, настоящее, на чем сделана картина "Покаяние", пытался выстроить роль. Ведь форма может быть разная, можно вниз головой висеть, как в цирке, но доставать до печенки. Я эту роль так делал. Но, к сожалению, потом я понял, что меня начинают гасить чисто актерски...
Потом еще какой момент был... Володя Высоцкий играл Гамлета, и в спектакле были сцены, с которыми я внутренне категорически был не согласен, как Клавдий. Потому что тот персонаж, которого играл Володя, - это Джеймс Бонд. Это не Гамлет. Такой не будет сомневаться, "быть или не быть", - уже в первом акте кокнет Клавдия... А я люблю правду. Во время репетиции наигрывать можно все что угодно, на то она и репетиция, но на сцену выходишь - комар носа не должен подточить...
Но что об этом говорить, сейчас-то вообще вранье сплошное в кино и в театре идет уже на уровне темы. Какие-то липовые герои с оттопыренными ушами всем нам что-то доказывают, и меня уговаривают, что они герои... Вы сыграйте, как коммуниста играл Евгений Урбанский. Пускай там идеологическая основа была, но он поступки совершал! Или как Михаил Александрович Ульянов в "Председателе"... Где такое?
Молчание в лифте
У Марка Захарова внутри - махина просто. Он все время какой-то недовольный, все время что-то ищет, он фанатик своего дела. А без фанатизма в нашем ремесле делать нечего, это как в цирке, - кульбита не сделаешь. Так же и в театре, надо бросаться в пропасть вниз головой... Он режиссер с большой иронией, с юмором. Да, хитроват. Но у него все хитрости какие-то удивительно доброжелательные. У нас никогда не происходило с ним каких-то непониманий. Хотя он очень острый человек, у него всегда свое видение, но если актеру что-то мешало, он четко это чувствовал, и сразу смягчал отношения. И иногда проходила какая-то моя партизанщина, если она была действительно интересна и убедительна. У него безупречный вкус. Неспроста же его Ленком стал таким модным и ярким. Другое дело, что театр - это живой организм. И хотим мы этого или не хотим, но это как в футболе - как можно без Аршавина "Зениту" играть? Без гениального футболиста, подряд забившего четыре гола - и не среди мальчиков, а среди суперсозвездий... А в "Ленкоме" сейчас приходится играть без Саши Абдулова, Олега Янковского, Григория Горина, Коли Караченцова... Думаю, сейчас Марку Анатольевичу без своей команды очень нелегко...
...Золотое было время. Марк Анатольевич много мне дал. Он поддержал мои актерские намерения, подтвердил, что я на правильной дороге стою. Не в разговорах - в работе... Долго мы с ним с тех пор не виделись. Однажды на "Мосфильме" я вошел в лифт, там стоял Марк, мы с ним поздоровались и молча поднялись на 4-й этаж... Я горжусь тем, что работал с этим замечательным человеком. Я радуюсь любой победе этого режиссера. Немаловажный фактор, который говорит о большом таланте, - когда человек умеет слушать. Марк Захаров не только умеет слушать другого, но и радоваться за него... Хотя это только внешне кажется, что он демократичный. Нет, он очень жесткий режиссер, который четко все знает. Что мне в нем всегда и импонировало - я сам уже, став режиссером, когда снимал картину, весь фильм "просмотрел" и "проиграл" прежде у себя дома, на кухне, от начала до конца. А когда вышел на съемочную площадку, уже все было ясно и понятно.
И еще была у меня одна встреча с Захаровым... В мое семидесятилетие включаю телевизор, и вижу - Марк Анатольевич про меня такие хорошие слова говорит! Я полдня плакал, чего совершенно не стесняюсь... Я потом пришел в "Ленком", его не было в театре, и оставил Марку Захарову диск со своим фильмом, написав, что бесконечно благодарен ему за теплые слова. Не знаю, передали или нет...
...Это мое исключительно субъективное мнение - выше, чем "Доходное место", Захаров спектакля не сделал. Не из-за того, что не смог больше подняться до того уровня, - это не так, а потому, что когда он ставил "Доходное место", во-первых, время было другое. И как ни странно, когда все гайки были закручены, рождались шедевры. Сейчас все разрешено, а гениальное ведь всегда рождается от сжатия. По законам сопромата - сопротивления материала. А во-вторых, в то время и мы, и режиссер были молоды, а впечатления молодости незабываемы. Мы с Папановым как-то сидели, на эту тему говорили, ощущение было, как будто над нами, пришибленными, и над театром зависло что-то такое здоровенное, и мы пальчиком дотронулись до великого искусства. Великого! Поэтому и народ ломился, и конная милиция у входа дежурила. Мы с Андреем Мироновым после спектакля из окна вылезали, а за нами люди через кусты бежали, отрывали пуговицы... В драмтеатре такого я не припомню, - только в Большом так за певцами бегали...
А как эмоционально мощно все выражалось! Папанов когда в конце "Доходного места" по роли должен был в танце биться лицом, лоб себе до крови разбивал! И это выглядело органично, правдиво и убедительно. Однажды я повернулся на свою реплику "Танцуй!", а кто-то в зрительном зале закашлялся. Я так что-то рявкнул, что Завадский, который смотрел спектакль, с первого ряда на колени упал, такое было напряжение.
Спектакль невероятно воздействовал на зрителя, это завоевание русского театра, которым ни один коллектив мира не владеет, что театр - это не развлекуха, как сейчас, а трибуна. Потому и актеры были масштабные, и публика приходила смотреть, как же жить дальше, и ответы получала на свои самые серьезные вопросы... Как в церковь люди ходят молиться, такое и к театру раньше отношение было. Какие очереди стояли! Люди не посмотреть на голую девочку или мальчика хотели, а именно понять, как жить дальше. Как любить, как дружить. Что такое Отечество. Что такое Родина. На чистых все замесах было...