18.06.2012 00:07
Культура

В прокат вышел фильм Авдотьи Смирновой "Кококо"

Фильм "Кококо" открывает эру сепаратного "женского кино"
Текст:  Валерий Кичин
Российская газета - Федеральный выпуск: №136 (5809)
С выходом фильма Авдотьи Смирновой "Кококо" у нас определенно появилось женское кино. До сих пор женщины-режиссеры у нас были (Кира Муратова, Алла Сурикова, Светлана Дружинина...), а женского кино не было - было просто кино. Теперь возникло. Начало раскола, программный сепаратизм.
Читать на сайте RG.RU

Что такое женское кино? В принципе, такой же бред, как кино мужчин, сангвиников, блондинов или велосипедистов-любителей. Кино становится убежденно женским, когда в нем предаются разговорам, вообще не рассчитанным на посторонних - в данном случае мужчин. И принимают решения, не берущие мужчин во внимание. Когда в нем человечество непоправимо расколото на две половины. Когда две половины терпят друг друга как печальную необходимость и неизбежное зло. Так в театре "Ромен" Москва предстает населенной только цыганами и переполненной только цыганскими проблемами - а все прочее как бы побоку. Так в Америке родилось кино Blaxploitation - тоже как бы протестное, тоже рожденное комплексами, только не гендерными, а расовыми, - и там весь мир населен только чернокожими.

Посмотрите "Кококо" - все поймете. Был такой фильм с шутливым названием "О чем говорят мужчины". А "Кококо" - это о том, о чем говорят женщины, когда они наедине с себе подобными. Они говорят о том, в чем убеждены. Они убеждены в том, что все мужики - сволочи. От научных работников до развратных попов все думают о том, как бы кого-нибудь трахнуть. И органически неспособны к высокому. Так по фильму.

Все мужики фильма это трудолюбиво подтверждают. И если не приступают сразу к делу, то сразу бросают хищные взгляды. От этого женщины фильма чувствуют себя безнадежно, навсегда одинокими. Они за такие ухаживания могут врезать ногой в промежность, а прислониться могут только друг к другу.

Только таким одиночеством в толпе можно объяснить внезапный интерес потомственной интеллигентки из петербургской кунсткамеры к безродной хабалке из Екатеринбурга. Они встретились в купе поезда, где обеих обокрали, и потомственная интеллигентка, одолев первую неприязнь, спасет хабалку от ментовских подозрений, великодушно назовет подругой, пригласит к себе в большую петербургскую квартиру. Ее в хабалке влечет витальность, и она пытается ее приспособить к цивилизации - пристроить в музей или на телевидение, где, как известно, на хабалок большой спрос. Хабалка бесцеремонна, бестактна, безвкусна, бескомплексна и утомительна. Она всегда готова помыть полы, чего интеллигентка не умеет, но к финалу доведет подругу до малоправдоподобной (для бытового фильма) крайности, после чего можно было бы снимать вторую серию про преступление и наказание. Финал у всех вызывает недоумение и считается просчетом. Но авторы фильма умны и ничего не делают по недосмотру. Так что здесь, я думаю, сам фильм переводится в разряд мистического фэнтэзи - наподобие "Чужого", который внедряется в организм, и другим способом от гадины не освободиться. А это, в свою очередь, становится метафорой исторически не сложившихся отношений интеллигенции с "народом": мол, мы с тобой как с человеком, а ты...

Тогда начинают работать и проходные, казалось, но внятные приметы современного интеллигентного сознания - протестного, готового к тихому бунту, осмысленному и гуманному. И то, что представительница "народа" прибыла с Урала, где есть не только Екатеринбург, но и соседний с ним Нижний Тагил, тоже приобретает почти "провидческое" значение. Впрочем, не будем заходить в возможных трактовках так далеко - очень неплохой фильм тут же утонет. Спишем и неоправданную истеричность трагикомического финала на счет простительных женских слабостей.

Обе героини даны с симпатией. Обделенная личной жизнью тихая музейная мышка - и буйная, всем взорам открытая уральская Собчак, держательница местного "Дома-2". Обеих можно понять. Обеим свойственна импульсивность и некоторая широта души, обе готовы делиться последним и всегда готовы опрокинуть рюмашку. Каждая хочет ввести новую подругу в круг своих ценностей. Каждая пытается в него войти. Но фильм ясно показывает, что эти мичуринские эксперименты - не более чем попытка привить орхидею крапиве. Отторжение здесь неминуемо.

Что в фильме очень хорошо? Он сделан с умом и талантом. Если не считать несуразного финала, великолепно разработаны характеры. Остро написаны диалоги. Режиссура Авдотьи Смирновой - тонкое интеллектуальное рукоделие. И две главные роли изощренно прожиты двумя выдающимися, как ясно, актрисами Анной Михалковой и Яной Трояновой. Интересно намечено противостояние "интеллигенции" и "народа", как и бесплодность "хождения интеллигенции в народ".

Что в фильме плохо? Все построено на стереотипных представлениях о раскладе социальных сил - а это всегда идет от поверхностного знания предмета. Как любые фигуры с претензией на метафоричность, обе героини слишком условны, они слишком "представительствуют от..." Особенно это чувствуется в разработке характера "Вики-дикарки": здесь собраны все штампы старого комедийного кино, преодолеть которые способен только незаурядный талант актрисы. Напомню, что другая такая же дикарка прибывала из того же Екатеринбурга (тогда - Свердловска) в интеллигентную столичную семью в фильме Сергея Герасимова "Дочки-матери". Что точно такая же дикарка нагрянула из Сибири к утонченному столичному художнику в фильме Евгения Ташкова "Приходите завтра". И даже в фильме Константина Юдина "Девушка с характером" из тайги являлась очень боевая дикарка, которая своей витальностью заражала всю столицу желанием срочно переезжать в Сибирь. Эта комедия 1939 года делает особенно явным переворот оверкиль, который свершила вся наша система представлений о собственной стране, метнувшись из одной полуправды в другую, причем я не уверен, что новая полуправда - лучше.

К специфически женскому взгляду добавляется взгляд специфически "столичный", исходящий из убеждения, что все трепетно духовное сосредоточено в Москве и Петербурге, а все остальное - "простой народ", не воспитанный на театрах и музеях. Здесь еще одна трещина, раскалывающая мир согласно застарелому снобизму "столичных штучек". И в этом смысле мне кажется, было бы оригинальнее, интереснее и даже правдивее показать хабалку из Петербурга, которая прислонилась к интеллигентной особе из екатеринбургского музея. Было бы хоть какое-то разрушение штампа, и, заодно, приближение к истине.

Впрочем, как показал просмотр, это все - семейные радости лиц, близких кинематографу. На вечернем сеансе в тихом зале близ шумной Пушкинской площади я смотрел фильм в компании еще трех зрителей. Из них три ушли с середины. Очень неплохая картина даже в премьерный день оказалась никому не нужна. И это - самое серьезное предупреждение нашему кино: пока оно рефлексирует о гендерном расколе мира, мир уже сделал выбор в пользу кино более витального. Как в фильме ужасов: робот-проектор без участия человеческих рук вещает разумное, доброе и вечное пустым креслам. И ни одной живой души окрест. И нет нам счастья, когда нас понимают.

Наше кино