Сложная система микрофонов, которая должна была по мысли режиссера создать не менее сложный эффект тотального отчуждения, начала сбоить с первых мгновений, вызывая в зале эффект эха, превращая каждое сказанное актерами слово в аукающий гомон. Зал поначалу заерзал, потом робко зашептал "не слышно", но почему-то не выдержал и сорвался в яростный крик на монологе Олега Табакова, на профессионализм которого оставалась последняя надежда. Когда же и его слова завибрировали в троекратном эхе, зал заорал во все горло. Актеры, уже полчаса игравшие в состоянии полного звукового расстройства, замерли в оцепенении. Табаков, мужественно взяв паузу и выждав шквал, сказал нечто вроде: "Видимо, сейчас мы прервемся", - и ушел за кулисы. Зал затих от собственного бесчинства. Через пару минут вышла девушка и объявила перерыв на 10 минут.
Зрители разделились. Часть из них сетовала на прерванный спектакль, ругала крикунов. Другая громко возмущалась, напоминая о стоимости купленных билетов, которая составляла около 5 тысяч рублей.
Около восьми вечера публика вернулась в зал, еще надеясь на лучшее. Вышел Константин Богомолов: "Произошел перепад напряжения, из-за которого дала сбой вся звуковая часть спектакля". Он предложил сдать билеты (со следующего дня) либо перебронировать их на один из трех сентябрьских спектаклей. Гул недовольства пробежал по залу.
Оказалось, что даже такой театр, как МХТ, не всегда готов к технически сложным постановочным задачам. С другой стороны, публика тоже больше не сдерживаема никакими культурными ограничениями. Ей, заплатившей большие деньги за билеты, хочется технической безупречности. Кажется, обе стороны конфликта разошлись во взаимном недоверии друг к другу.