"Я когда-то наивно думал: дайте мне технологии, и я переверну мир, - говорит Рачевский. - Чепуха все это. Нужен учитель. Нужен человек, который обладает общей культурой, умеет слушать и говорить, способен жить в диалоге с детьми. А технологии - дело наживное".
Вы по-прежнему входите в комиссию при президенте РФ, имеющую отношение к ЕГЭ?
Ефим Рачевский: Это комиссия по развитию системы поиска и поддержки талантливых детей и молодежи и совершенствованию проведения ЕГЭ. И я по-прежнему вхожу в ее состав.
Комиссия была создана в 2009 году, когда вступил в силу закон о ЕГЭ. С тех пор прошло три года, а "комиссия по совершенствованию" продолжает существовать. Нет предела совершенству?
Ефим Рачевский: Я полагаю, что этот процесс будет продолжаться и дальше, потому что предела действительно нет. В нашем общественном сознании ЕГЭ изначально был демонизирован и воспринимался неоднозначно.
Неоднозначно - это мягко сказано.
Ефим Рачевский: Да, он воспринимался с ужасом. Причем ужасались все: родители, директора школ, ректоры вузов... Последние - потому, что ЕГЭ снял с высших учебных заведений налет их эксклюзивности. Теперь ведь, независимо от того, поступаешь ты в Бауманку или в МГУ, надо сдавать ЕГЭ, а не ходить куда-то на вступительные экзамены. Кроме того, с конца 80-х годов обозначился разрыв между школьными программами и вузовскими требованиями. Чем заметней оказывался этот разрыв, тем больше у вуза было возможностей заработать. И не обязательно через коррупцию. Заработать можно было через курсы по подготовке. Но посещая такие курсы, допустим, в МИФИ, трудно было использовать приобретенные там знания для поступления, скажем, в Институт стали и сплавов, и наоборот. Поэтому мало-мальски обеспеченные родители стремились нанять репетиторов. И лучшим считался репетитор из того вуза, куда ребенок будет поступать. Благодаря Единому государственному экзамену всего этого больше нет. Но ахи и охи по поводу ЕГЭ еще до конца не утихли.
Сами школьники успокоились уже?
Ефим Рачевский: Да они и не очень волновались. Дети-выпускники - самая бесстрашная часть учебного сообщества. Согласно опросам, большинство старшеклассников воспринимает Единый госэкзамен позитивно. А вот родители боятся его по-прежнему. В некоторых регионах сделали простую вещь: посадили родителей за парты и дали им квази-ЕГЭ на 45 минут. Они попробовали и убедились, что это не страшно. Мне это напомнило знаете что? Когда младенца начинают кормить кашей, мамы всегда пробуют, не горячо ли.
А учителя признали эту форму экзамена?
Ефим Рачевский: Я делю здесь учителей на две категории. В первую входят те, кто занимается натаскиванием на ЕГЭ. Как правило, это учителя не очень высокой квалификации. Хотя дело не столько даже в квалификации, сколько в школьном укладе. Если учитель живет в страхе, что его отругают или лишат премии за плохо сданный учениками ЕГЭ, он будет заниматься натаскиванием. Вторая категория учителей - те, кто увлечен своей работой, а не гонкой за показателями. И если старшеклассник попадает к таким учителям, посещая при этом хотя бы 60 процентов школьного курса за 10-11-й классы, как минимум четверка по ЕГЭ ему гарантирована.
Что еще за три года показал ЕГЭ?
Ефим Рачевский: Он показал, что концепция профильного обучения в старшей школе, к сожалению, не состоялась.
Что предполагала эта концепция?
Ефим Рачевский: То, что старшеклассники, освоив кругозорную программу в период с первого по девятый класс, будут в старшей школе, как их сверстники в Бельгии или Великобритании, заниматься тем, к чему они более склонны, сохранив при этом некую базовую составляющую. Но этого не произошло. Потому что базовую часть мы не сократили - еще и добавили к ней кое-что. Те школы, что пытаются дать профильную подготовку, делают это за счет экстенсивных технологий. Если это химическая направленность, то дают больше химии, если математическая - больше математики. Свои реальные учебные планы многие школы вынуждены скрывать. В расписании значатся лимитированные 36 часов, а где-то за пределами расписания - еще 15 часов, которые приходится прятать от проверяющих.
Новые стандарты образования позволяют не заниматься такого рода самообманом?
Ефим Рачевский: Мне кажется, да. Новые стандарты напоминают мне известный курчатовский способ узаконивания сложившегося порядка вещей - класть асфальт там, где тропинки проложены. Мы проводили у себя исследование, и оказалось, что наши дети за последние пять лет треть предметов изучают основательно, треть - время от времени, а изучение остального имитируют. Поэтому будь моя воля, я резко сократил бы количество предметов, изучаемых в 10-11-м классах. Сегодня их девятнадцать. Это ненормально. На мой взгляд, должно быть не больше десяти.
Что все же удалось усовершенствовать в ЕГЭ?
Ефим Рачевский: Во-первых, изменились контрольно-измерительные материалы по математике. ЕГЭ по математике во многом стал другим. Он теперь нацелен не столько на выявление репродуктивных способностей ученика, сколько на умение им использовать на практике полученные в школе знания. Во-вторых, расширяется поле изучения иностранных языков. У нас в школе, к примеру, уже седьмой год изучают китайский. Причем изучают хорошо - вплоть до того, что когда открываются какие-нибудь китайские выставки на ВВЦ или на Красной Пресне, наши старшеклассники подрабатывают там переводчиками. Но ЕГЭ по китайскому нет. Равно как нет ЕГЭ по испанскому.
Вы говорите о содержательном усовершенствовании ЕГЭ. Но массу нареканий вызывает сама процедура экзамена.
Ефим Рачевский: Мы знаем о тех нарушениях, которые в прошлом году стали предметом горячих обсуждений в прессе. И понимаем, что процедуру экзамена надо сделать максимально честной. Для этого, например, установлен запрет на использование мобильного телефона. Но поскольку у членов комиссии на пункте приема ЕГЭ нет права обыскивать выпускников, надо ужесточать наказание за пользование мобильной связью во время экзамена. Если в прошлом году оно было относительно мягким: ну, 5 июня воспользовался телефоном - пойдешь сдавать 10-го, - то теперь за такой проступок тебя допустят к экзамену только через год. Кто-то предлагает поставить глушилки.
Но их собираются ставить пока только пять регионов, потому что это очень дорого. Один из чиновников, принимавших участие в заседании нашей комиссии, предложил обратиться за помощью к сотовым операторам. Я тоже считаю, что в день сдачи ЕГЭ по русскому и по математике стоит на определенных локальных точках затруднить сотовую связь: чтобы разговаривать было можно, а передать визуальную информацию - нет. Специалисты говорят, что технически это возможно. Кстати, именно процедурные нарушения порождают стремление некоторых учителей натаскивать на экзамен.
Что вы считаете главным достижением ЕГЭ за эти три года?
Ефим Рачевский: То, что впервые в истории отечественного образования школа не оценивает сама себя. Идет оценка извне. И эта внешняя оценка имеет шанс быть независимой. До ее появления у массы учителей в сознании было четко заложено: оцениваю то, чему учу. Но это ужас, когда оценивают то, чему учат. А если он учился не у тебя, а, предположим, на курсах при МИФИ? А если у него дедушка замечательный математик, или он занимался самообразованием? ЕГЭ позволяет преодолеть эту фатальную замкнутость учеников на свою школу. Мы в пятый класс принимаем детей, закончивших начальную школу в разных школах округа, города, Подмосковья...Они приходят со своими четверками и пятерками, но у всех очень разные эти четверки и пятерки. Наверное, вы помните, что тройка, полученная при вступительных экзаменах в МИФИ или в Физтех, была равна пятерке в других, менее требовательных вузах. Теперь же наполнение этих троек и пятерок - одинаковое. Следовательно, появился некий ориентир для объективного оценивания. Это очень важно. Оценивание необходимо. Без оценивания невозможно научиться.
Система образования в России за последние двадцать лет сильно стратифицировалась. Вот ученики вашей школы - они, как раньше говорилось, "дети особо одаренных родителей"?
Ефим Рачевский: Это дети представителей среднего класса.
То есть из относительно обеспеченных семей?
Ефим Рачевский: Ну, наверное. Хотя дело не в этом. Средний класс в России определяется не столько по материальному положению, сколько по ценностной ориентации. Можем ли мы сегодня причислить врача, простого инженера или учителя к среднему классу? По ментальности - да, пожалуй. По заработку - нет. Теперь смотрите. Учиться в центре "Царицыно" чуточку сложнее, чем в обычной школе, здесь и занятия не пять дней в неделю, а шесть. Следовательно, родители, отдающие своих детей сюда, напрямую связывают качество образования с социальной успешностью своего ребенка. Они ориентируются на социальный лифтинг. Мы девять лет назад проводили опрос, и оказалось, что образовательный уровень детей стал выше, чем образовательный уровень родителей. Типичная тенденция. У нас в школе она очень ярко выражена.
Вы обязаны принимать в школу всех детей из вашего района?
Ефим Рачевский: Да. Но их мало. Здесь жилищного строительства не было с семидесятых годов. Остались постаревшие родители, а молодежь уехала жить в другие места. И вот представьте, неподалеку от нашей школы стоит девятиэтажка, а детей там всего-то пятнадцать - двадцать. Но когда началась электронная запись в первый класс, мне позвонили знакомые риэлторы и говорят, что в этом доме цены на квартиры подскочили на 10-15 процентов. Типичная ситуация для любой европейской страны. Мой бывший ученик Андрюша Зыков - он программист, уже лет десять в Лондоне живет, ребенок у него скоро должен пойти в первый класс - так вот, он все дом хотел купить, но говорит: мы там сначала ищем хорошую школу, а потом в ее окрестностях покупаем жилье. Есть такой реформатор английской системы образования Майкл Барбер, он в правительстве Блэра два сезона подряд курировал реформы в социальной сфере. У него была чудная фраза: "По тому, как ребенок читает в 10 лет, я могу судить о его годовом доходе в 35-летнем возрасте".
У вас школа трех ступеней: младшие классы, подростки и старшеклассники. Они учатся в разных зданиях. В чем смысл такого разделения?
Ефим Рачевский: Это иллюзия, что в школе главное - хороший монолог учителя. В конце ХХ столетия школа утратила свои лидерские позиции как источник информации. Образовывает не столько учитель, сколько окружающая среда. Поэтому с точки зрения возраста ребенка эти среды должны быть разными. В начальной школе мы уделяем больше внимания комфортности и безопасности, элементам игры. Здесь нужен "живой уголок". Поэтому у нас живут черепахи. Среда для подростковой школы - иная. Здесь учебная деятельность у детей закономерно перестает быть ведущей, идет период бурного социального и психофизиологического созревания, идет социальная идентификация: кто я - лидер или аутсайдер? Отечественная педагогика и в начальной, и в подростковой школе использует, к сожалению, одни и те же дидактические системы. То есть урок в пятом классе выстроен так же, как во втором: опрос, новый материал, закрепление, задание на дом. Но когда мы подростков поселили отдельно, то первое, что сделали, - создали несколько мастерских, потому что на двенадцатилетних сильнее воздействует не вербальная, а деятельная педагогика. Им все время надо чем-то занимать себя. И у нас для этого созданы возможности. Есть керамическая мастерская. Есть мастерская по робототехнике. Есть все, что связано с компьютером. И таким образом учебная мотивация не снижается. А далее - старшеклассники. Для них центром притяжения является библиотека, мощное информационное пространство.
Я видел эту библиотеку. Она впечатляет. Как удалось собрать столько хороших книг?
Ефим Рачевский: Их дали жители нашего района. Если в 70-е годы книги были непременной частью домашнего интерьера, то сейчас превалируют диски. Я бросил клич через местное телевидение: у кого есть лишние книжки - приносите, мы примем. Так все школьные здания нашего центра наполнились книгами. И эти книги - в свободном обороте. Хочешь какую-то забрать домой - пожалуйста.
Ваш центр дает и дополнительное образование. За счет чего?
Ефим Рачевский: За счет городского бюджета. Вдобавок мы оказываем достаточно широкий спектр платных образовательных услуг. Это те предметы, которые не финансируются из бюджета Москвы. Скажем, изучение одного иностранного языка финансируется, изучение второго - нет. Изучение математики в стандартном варианте финансируется на три часа часа в неделю, но если формируется группа, которая интересуется математической логикой, а бюджетных денег на это не хватает, то занятия проводятся за счет родителей.
Или возьмем нашу художественную школу. Общий объем предметов в ней - 40 часов. Из них 30 финансируется городом, а 10 - родителями. Внебюджетные средства составляют примерно 20 процентов от нашего общего бюджета.
А на разные школьные нужды вы с родителей деньги не собираете?
Ефим Рачевский: У нас это категорически запрещено. За это увольняют. К сожалению, часто инициатива исходит от самих родителей, и, как правило, в начальной школе, когда 1-й "Б" хочет, чтобы у него было лучше, чем у 1-го "В". Но после того как мы одну учительницу за такие дела перевели из педсостава в другую категорию школьных работников, никто не рискует заниматься поборами.
В школе допустима демократия?
Ефим Рачевский: В каких-то пределах - да. Если вы зайдете на наш сайт, то увидите там постоянный раздел "Диалог с директором". А в данный момент идут референдумы по следующим вопросам: об организации каникул в течение учебного года, о целесообразности домашних заданий в начальных классах, о необходимости видеонаблюдения внутри здания подростковой школы... У нас допустимо высказывание своей позиции, и если она аргументирована, ее могут принять. Поощряется обмен мнениями. Большой вес имеет слово родителей. Или вот вам еще пример демократии: в начальных классах все носят школьную форму - потому что так решили родители. А подростки не носят - потому что сами проголосовали против. Если бы школьная форма финансировалась из бюджета, я навязал бы ее всем. А так - не могу.
Чего вы не прощаете своим ученикам?
Ефим Рачевский: Воровства. Хотя этого не случается последнее время. Не прощаю употребления алкоголя. Был скандальный случай, когда в прошлом году наши уехали на стажировку в Китай, и три мальчика там очень сильно напились. Они жили в китайских семьях, и, насколько я понимаю, какая-то китайская семья предложила им пиво. В итоге двоих мы исключили из школы.
Ученики пользуются вашими слабостями?
Ефим Рачевский: Пользуются.
Например, какими?
Ефим Рачевский: Я не знаю, слабость это или нет, но ученика я всегда готов выслушать, а учителя не всегда. Наверное, ребята это чувствуют.
А учителям вы чего не прощаете?
Ефим Рачевский: Безграмотности.
Какой?
Ефим Рачевский: Педагогической. Кроме того, не прощаю пошлости в словах и поступках. Но вообще-то благодаря многолетней кадровой селекции я не стесняюсь учителей нашей школы в том смысле, в каком некоторые люди стесняются своего окружения. То есть мне за моих коллег не стыдно.
В некоторых школах для учителей введен дресс-код. У вас он тоже действует?
Ефим Рачевский: У нас нет дресс-кода.
Но вы можете сделать замечание учительнице, если она, на ваш взгляд, одета неподобающе?
Ефим Рачевский: Могу. Я не стану обсуждать детали ее туалета, просто скажу: "Маша (Лена, Таня), ты смотришься убийственно".
Вы страдаете от обилия отчетности перед вышестоящими инстанциями?
Ефим Рачевский: Мне кажется, что привычные сетования школьных директоров по этому поводу несколько преувеличены. Я во всяком случае не жалуюсь на чрезмерную опеку со стороны окружного управления образования. Нас также избавили от отчетности перед муниципальной властью. Органам внутренних дел мы тоже ничего не должны. Не оставляют нас без своего требовательного внимания только две свято почитаемые нами организации - госпожнадзор и санэпиднадзор.
Почему при всех очевидных новациях современная российская школа остается во многом, по сути, советской?
Ефим Рачевский: Парадокс в том, что несоветские дети ходят в советскую школу. Директриса, которая по утрам в парчовом платье сурово встречает учеников... Учительница, пресекающая вскакивание с мест после звонка на перемену словами: "Звонок для учителя, а не для вас"... Система дурацких запретов... Все это никуда не делось. И не скоро денется. Школа - это гуманитарная система. А любая гуманитарная система меняется медленно.