Моя исповедь
Что наша жизнь?
Одно шатанье,
Когда не для добра живем.
Что ненависть? любви изгнанье;
А без любви - во тьме идем...
Нет! к человечеству душою
Не охлаждаюсь никогда!
Лелеян ли бывал судьбою,
Или встречалась мне беда -
В любви одной, в любви всегда
Я видел первую отраду.
Спешил к печальному я брату,
С страдальцем слезы проливал,
Вздыхал, где слышал вздох
сердечный,
И клеветы позабывал...
Сергей Глинка
1820-е годы
Ни чинов, ни званий, ни состояния, ни громких титулов у него не было. Просто литератор. Сегодня уже забытый. Но загляните в любой сборник воспоминаний о Москве 1812 года, и вы сразу встретите имя Сергея Глинки. Оно упоминается на одних страницах с Александром I, Ростопчиным, Кутузовым, Наполеоном...
Сергей Николаевич Глинка хотя и родился в Смоленской губернии, но по духу был истинным москвичом еще Екатерининского века, со всем пафосом, наивностью и благодушием той эпохи. Добавьте к этому добрый ум, крайнюю непоседливость, живое (иногда чересчур) воображение - и вы получите Глинку образца 1812 года.
В ту пору ему было 37 лет. Со своим обширным семейством он снимает дом близ Дорогомиловского моста. В пятом часу утра 11 июля его поднимает хозяйка криком "мы пропали, мы пропали!" и подает ему воззвание императора к Москве. Глинка бежит к дому генерал-губернатора, просит в канцелярии перо и пишет: "Хотя у меня нигде нет поместья, хотя у меня нет в Москве никакой недвижимой собственности и хотя я не уроженец Московский, но где кого застала опасность Отечеству, тот там и должен стать... Обрекаю себя в ратники Московского ополчения".
Вслед за Глинкой в ополчение вступили 25,833 москвича, но он был первым! Сергей Николаевич считал, что иначе и быть не могло. Ведь у него с Наполеоном - свои счеты.
Накануне войны французский посол Коленкур жаловался нашему правительству на Глинку: мол, тот в своем журнале "Русский вестник" обижает Наполеона. Глинку пытались приструнить, но он продолжал метать во властителя Европы свои публицистические стрелы. Как вспоминал потом князь Вяземский, "перо Глинки первое на Руси начало перестреливаться с неприятелем..."
И вот наступила решительная минута. В то время как многих чиновников и целые учреждения охватила унылая растерянность, Глинка стал веселым мотором целого города.
Когда в Москву приехал государь и кто-то из толпы предложил нести государев экипаж, Глинка загорелся этой идеей. Как докладывала полиция, Глинка, "возбужденный предложением, вскрикнул "ура" и повел толпу, оглашавшую воздух криками и песнями".
На другой день Александр I назначил дворянам и купцам собраться в залах Слободского дворца. Туда можно было явиться только в мундире, а его у Глинки не было. Пришлось срочно одалживать. Еще до того, как в собрание вошел государь, Глинка успел произнести получасовую речь, которую заключил словами: "Мы не должны ужасаться, но Москва будет сдана". Собравшиеся вскочили с кресел и вцепились в самочинного оратора: "Кто вам это сказал?!"
Напомню, что это происходило 15 июля, за полтора месяца до совета в Филях! Ни один генерал, министр или дипломат не мог и помыслить об оставлении Москвы. Откуда же знал об этом Глинка? Очевидно, все произошло по поговорке "устами младенца глаголет истина". Нет, совсем не лукавил Сергей Николаевич, когда на закате жизни писал о себе: "Душой младенец беззаботный..."
Впрочем, полиции мало было дела до душевных качеств Глинки, и за опасные пророчества его могли если не арестовать, то выслать из города. Но тут Александр I, тронутый приемом москвичей, решил вознаградить их в лице... Глинки. Государь пожаловал ему орден и передал триста тысяч рублей.
Перед оставлением Москвы всю эту огромную по тем временам сумму Глинка вернул казне - до копейки! Он покинул город в самый день вступления французов. В поисках своей семьи, успевшей эвакуироваться раньше, он обошел несколько губерний и только к зиме добрался до Нижнего Новгорода - без вещей, без денег, в полном отчаянии.
Константин Батюшков, увидев его в таком положении, попросил прощения за свои юношеские стихи:
...на лежанке
Истый Глинка восседит:
Перед ним дух Русский в склянке
Не откупорен стоит...
На другой день Глинке передали от имени неизвестного запас белья. Только много лет спустя Сергей Николаевич узнал, что тем "неизвестным" был Батюшков.