Название содержанию отвечает и его исчерпывает. На Землю должен грохнуться гигантский астероид Матильда, все способы отвести беду исчерпаны, остается ждать общей гибели. Но Лорен Скафария, сценаристка и режиссер-дебютант, не интересуется картинами апокалипсиса. Ей интереснее конец света как момент истины - он отрезвляет людей, делает их повседневную суету бессмысленной, проявляет истинную меру ценностей. Ценности в наиболее расхожем американском кино одни и те же: нужно спасти собачку и найти истинную любовь. Скафария идет чуть дальше: как женщина она понимает, что формальные крепи брака фальшивы, и в момент истины они у нее дружно распадутся. Зато истинная любовь трагична, потому что смертна. Все эти истины автор фильма доводит до абсолюта, до душераздирающего апогея.
Не знаю, в какой мере повлиял на нее фильм Ларса фон Триера "Меланхолия", или идеи просто носятся в воздухе: календарь майя предсказал апокалипсис нынешней осенью - и киношники наперебой стараются, пока не поздно, этот сценарий отыграть. Но перепад давлений, надо сказать, оглушает: после квазифилософического Триера фильм Скафарии смотрится как лилипут в стране гулливеров. Там все скреплял, делал менее упертым и даже значительным хотя бы Вагнер, здесь нет даже попытки сообщить происходящему внутреннее напряжение и драматизм. Фильм о человечестве, внезапно лишившемся любых перспектив, скучен, потому что предсказуем в каждом повороте сюжета. При этом автор не может решить, смешно нам должно быть или грустно. Не скрепленный ни жанром, ни сколько-нибудь значительной мыслью, фильм растекается, как жижа, и кажется бесконечным.
"Сорокалетний девственник", ныне пятидесятилетний комик Стив Карелл играет страхового агента Доджа, которого в преддверии конца света бросила жена, и он готов свести счеты с жизнью, но ему вовремя подкинут собачку Сорри и соседку Пенни. Соседка в момент встречи плачет навзрыд: в преддверии конца света ее тоже бросил любимый. От исступленных рыданий она уродлива, курит травку и беспрерывно спит. Но ты сразу понимаешь, что к финалу оба трагически полюбят друг друга, и соседка из уродины превратится в неотразимую Киру Найтли с обложки киножурнала. И немедленно впадаешь в тоску от самой мысли, что на это придется потратить два часа. Потому что ни Кира Найтли, ни Стив Карелл не обладают той мощной и содержательной актерской индивидуальностью, какая позволяет играть и телефонную книгу как Шекспира. А то, что перед нами не Шекспир, а Лорен Скафария, становится ясно с первых минут: ее телефонную книгу можно без сожаления захлопнуть на любой странице.
В какой-то миг, однако, картина начинает держать наше внимание совершенно побочными, только для российского зрителя актуальными аллюзиями. Неотвратимость катастрофы ломает в человеческом сообществе все тормоза, моральных основ больше нет - и начинается царство вседозволенности. Картины предапокалиптического Нью-Йорка в этом смысле начинают чем-то напоминать картины современной Москвы, ты просыпаешься и начинаешь с интересом следить за происходящим на экране. Но ясно, что столь специфические параллели тоже вряд ли могут интересовать американскую дебютантку. Ее, конечно же, занимает отец героя, который бросил сына в детстве, занимает патетика прощения и прощания, ее волнуют финальные объятия бесперспективно влюбленных, на краю гибели нашедших друг друга людей. А тем, что не укладывается в концепцию, она легко жертвует. Так, остаются неясными переживания собачки в минуту, когда раскалывается Земля, а также людей, которым Дожд в начале фильма комически впаривал страховку на случай апокалипсиса.
Лорен Скафария сняла кино не для публики и не для фестивалей. Это не мейнстрим и не артхаус, не комедия и не драма, не фильм-катастрофа и не история о том, как люди в испытаниях познают и заново открывают друг друга. Это бесформенное Нечто, расстаться с которым в финале, когда за кадром нарастает смертельный гул, абсолютно не жаль. А серьезные раздумья о том, как быть человеку в момент истины, по-прежнему впереди.