С лидером дуэта Егором Забеловым встретился обозреватель "СОЮЗа".
Егор, еще учась в музыкальном училище, вы написали Сонату. Это было сочинение для баяна?
Егор Забелов: Да, конечно. Я просто в какой-то момент поймал себя на ощущении, что очень хочу написать что-то свое, притом что композицией специально не занимался. Я не знал, с чего начать, но потом в жизни произошли важные события, и я однажды сел и излил свои мысли. Из примечательных вещичек я использовал там несколько тем группы Prodigy, потому что в этот момент активно слушал их альбом. То, что получилось, сыграл на конкурсе у себя в училище...
...И победили.
Егор Забелов: Ну, это, наверное, потому, что Соната вышла очень уж большой и на баяне прозвучала необычно.
В вашей семье, насколько я знаю, вы баянист уже в третьем поколении.
Егор Забелов: Дед мой был самоучкой, любил на семейном застолье взять баян и сыграть что-нибудь этакое, народное. Отец музыке учился уже всерьез и стал моим первым преподавателем. Мой школьный репертуар был самым обычным - этюды, пьесы, обычная ученическая классика. В выступлениях на эстраде я не участвовал и ту же "Нирвану" услышал только в консерватории.
И в какой-то момент вдруг заиграли на баяне, не знаю, как это назвать, рок-н-ролл, джаз, фолк, и то, и другое, и третье вместе...
Егор Забелов: Вы знаете, баян - инструмент очень самодостаточный, он и великолепный аккомпаниатор, и мелодист. Меня всегда привлекала мощность звучания инструмента. Я помню очень четко, когда в училище мы играли в каком-то фойе, там была акустика очень хорошая, и баян у меня вдруг зазвучал просто как орган! Потом наступил момент, когда мне стало нравиться извлекать из него мощные многонотные аккорды - наверное, тогда и началось движение в нынешнюю сторону.
Какое именно?
Егор Забелов: Мне стало очень интересно играть на баяне именно ритмический рисунок, я очень увлекся такой, знаете, музыкой в движении. Я мог часами искать какую-нибудь, например, двухтактовую линию, которую просто играл, играл, играл, подставлял туда какие-то нотки, чтобы она становилась все сложнее и сложнее. Мне и сейчас чем сложнее размер, тем интереснее.
"Гурзуф" - это погружение в глубину души сквозь одиночество, стремление к гармонии эстетства..." - так пишут о вас в Интернете. А если попроще?
Егор Забелов: Мне довольно трудно все это объяснять. Понимаете, музыку можно сочинять, а можно просто придумывать, брать с поверхности. Но это уже нельзя называть сочинением. Я ищу себя и стараюсь поверхностности избегать. Часто что-то приходит, но понимаешь, что на самом деле ты не сочинил, а просто где-то что-то услышал. Это я откидываю, иду глубже, пробую покопаться. Но бывает, что и в банальном удается "отрыть" какую-то оригинальность.
То есть вы идете путем лучших современных композиторов - Яна Тирсена и Горана Бреговича.
Егор Забелов: Конечно, я их слушаю и люблю. Слушая, тоже можно учиться, особенно в этом помогает классика, в которой есть все, в том числе элементы, свойственные рок-музыке.
Во всех названиях композиций "Несуществующего кино" присутствует слово "сцена": "Сцена о любви", "Сцена о свободе", "Сцена тревожная"...
Егор Забелов: Сейчас я бы назвал их просто - "Сцена один", "Сцена два" и так далее. Это не нужно называть никакими словами, слова задают слушателю какое-то направление, я бы не хотел этого, пусть он смотрит куда хочет.
Егор, вы ведь работаете и для театра. Чем эта музыка отличается от ваших концертных работ?
Егор Забелов: Для театра я всегда пишу, разрабатывая какую-то идею, и от этой идеи зависит, какие инструменты я буду использовать. Партитура к "Шелку" Алессандро Барикко, над которой мы работали с электронщиком Виталием Гармашем в Минске, включала цимбалы, ксилофон, баян и электронику. До этого я писал только на цимбалах, еще до этого - только на фортепьяно. С Алексеем Лелявским, главным режиссером Минского государственного театра кукол, мы вместе делали "Три сестры" по Чехову, до этого в Магдебурге выпускали "Одиссею".