Это сказывается особенность Мостры: остров Лидо крошечный, от Венеции сюда надо пилить на вапоретто, а туристам здесь делать нечего - Венеция в сто раз интересней и уж точно уникальней. Поэтому зрителей в каннском или берлинском понимании на Лидо почти нет. А профессионалы не станут толпиться в надежде увидеть живьем Зака Эфрона. Впрочем, девочки какие-то нагрянули, поглазели на кумира, повизжали и уехали - и снова стало тихо.
Нет, такой пустыни здесь раньше не было. Значит, сказывается новая политика администрации, в которой Марко Мюллера сменил Альберто Барбера.
Барбера уже возглавлял Мостру с 1999 по 2001 годы. Потом его заменили Морицем де Хадельном - "варягом", которого заклевала местная пресса, потом пришел Марко Мюллер. Теперь снова Барбера, и он тут же заявил, что фестиваль при Мюллере непозволительно разросся, что приезжали одни и те же звезды, мусолились одни и те же темы, представлялись одни и те же страны. И объявил политику "лучше меньше, да лучше". Посадил фестиваль на диету, как выразился журналист из Variety. Если еще в прошлом году главной проблемой кинообозревателя было разрулить просмотры, чтобы не упустить важного, то вчера, к примеру, просмотров конкурсных фильмов не было вовсе - невероятный случай.
Число конкурсных картин снижено до 18. Общее число фильмов - до 82. Страны, которым Марко Мюллер уделял особое внимание, теперь почти не представлены: нет в конкурсе Китая, нет Англии, нет Германии и Испании. Зато провозглашено намерение открывать новые, доселе неведомые кинематографические державы. Так, вчера на единственном сеансе показали фильм "Ваджда", снятый в Саудовской Аравии первой в королевстве женщиной-режиссером Хайфой Аль Мансур. Парадокс в том, что в королевстве запрещены кинотеатры, а женщины не вправе открыть лицо - как и для кого в этих условиях снимать кино, осталось загадкой. Фильм взят на фестиваль, совершенно очевидно, только в силу этих особых обстоятельств, когда само наличие кинопроизводства становится необъяснимым чудом.
Ждать художественных откровений от дебюта, которым режиссер руководила из тайного киносъемочного фургончика, подавая команды на расстоянии, конечно, не приходится. Это история десятилетней девочки, мечтающей о велосипеде, чтобы гонять на нем со своим приятелем Абдуллой, причем велосипеды девочкам там тоже запрещены, ибо могут повредить девственности. Девочкам вообще многого нельзя: слушать любимые поп-песни, показывать личико похотливым мужчинам, и понятно, что съемочную группу в Венеции встретили с сочувствием и симпатией. Впрочем, сама Хайфа Аль Мансур училась кинематографической профессии на Западе, съемки вели в основном немцы, но событием фильм сам по себе стать не мог - его показ на фестивале остался всего только политическим жестом. Примерно так, как это всегда было на Московском фестивале, который в советские времена тоже занимался коллекционированием слаборазвитых кинематографий. О ММКФ тех времен Мостра напоминает и обилием пламенеющего кумача, который, как и носорог, похоже, становится символом фестиваля.
Новая политика Мостры пока привела и к невиданному отсутствию больших звезд, которые обычно очень охотно приезжали в Венецию. Дирекция обещает компенсировать это приездом звезд свежих, восходящих. Вот как Зак Эфрон, появившийся на красной дорожке перед премьерой фильма "Любой ценой".
Барбера не упускает ни одного удобного случая, чтобы упрекнуть предшественников в гигантомании и поспорить с самим принципом разрастания кинофестивалей. Он это повторил на церемонии открытия Кинорынка - маленького, тоже довольно безлюдного. Но рынки-гиганты, наподобие Торонтского или Каннского, как считает Барбера, не имеют будущего. Впрочем, само появление Кинорынка на Мостре - несомненное благо. Как объяснил один из продюсеров, раньше в Венеции он отлавливал дистрибьюторов на улице и пытался на бегу заинтересовать их своим фильмом, чувствуя себя при этом чем-то вроде сутенера. А теперь для этого есть удобные залы с креслами и кофе.