В увертюре "Дон Жуана", прозвучавшей под управлением Даниэля Баренбойма кристаллически прозрачно и лаконично, неожиданно не обнаружилось никаких предвестий жуановских страстей, роковой развязки с торжеством правильных ценностей над грехами. Оркестровый звук был нежным, воздушным, будто намеренно игнорировал аффекты. Казалось, такого "Дон Жуана" мог написать Моцарт не в 31 год, а на пороге вечности, когда взору открывается ясность мира.
"Ключ" Баренбойма звучал словно поверх того, что происходит на сцене. Донна Анна требует мести за убийство отца Командора, а в оркестре и у Марии Бенгтссон (Анна) - ни намека на гнев или исступление. Наоборот, "безмятежное", энергетически разреженное развитие музыкальной ткани, наслаждение переплетением инструментальных линий. И Роберт Карсен, постановщик "Дон Жуана", не противоречил Баренбойму, намеренно не накаляя страстей на сцене . Герои его спектакля вели игру - не чувственную, а с собственным рацио, просчитывая каждый шаг. Исключением из этой тотальной игры была только Эльвира в исполнении Доротеи Решманн, проживавшая свою оскорбленную любовь к Жуану с живой страстью, окрашенной моцартовской иронией. И Мазетто (Костас Сморигинас), бесновавшийся от ревности к Церлине (Анна Прохазка). Остальные персонажи разыгрывали в масках истории в духе мариводажа, дамы - чаще неглиже - легко вовлекались в эротические провокации Дон Жуана.
Разгадывать режиссерские ребусы публике не пришлось: Карсен сразу выложил свои карты. Действие его "Дон Жуана" происходит в оперном Ла Скала.
Зал, сцена, кулисы - часть спектакля, Дон Жуан - его вечный дух, режиссирующий все истории - реальные или вымышленные либреттистами - про любовь, измены, месть. А бесконечность творческого духа торжествует в эпилоге, когда Дон Жуан, наказанный Командором, выходит на сцену и, дымя сигаретой, отправляет всех в театральную "преисподнюю".
В спектакле Карсена разгадка предшествовала загадке: уже на звуках увертюры из партера появился Дон Жуан и сорвал занавес на сцене, открыв гигантское зеркало. Эффект был взрывным, зеркало отразило зал Большого театра. Два театра словно "слились": на сцене - занавес Ла Скала, в отражении - зал Большого. Публика сюрприз оценила. Так же, как и появление в финале в царской ложе Командора, который по режиссерскому сюжету "регламентирует" фривольности на сцене.
Остальные "сюрпризы", правда, оказались другого сорта. В финале первого действия у маэстро Баренбойма случилось невообразимое: оркестровый ансамбль, выведенный на сцену как участник карнавала, устроенного Дон Жуаном для соблазнения Церлины, абсолютно разошелся с оркестром, развалились все ансамбли вокалистов. Очевидцы утверждают, что на спектакле в Ла Скала происходило то же самое. Трудно предположить, что так задумано, поскольку музыкальный результат был катастрофическим. Отдельные нестыковки певцов с оркестром случались и по ходу спектакля, хотя в целом ансамбль певцов звучал ровно, если не сказать, стерто по индивидуальностям: непривычно тускло по динамике и с пунктуальным вниманием к деталям вокала. На крупный масштаб характера претендовали только Петер Маттеи (Дон Жуан) и Доротея Решманн, вносившая бурный тон в разреженное ментальное пространство спектакля Карсена, находиться в котором было временами скучновато. И не потому, что Дон Жуан бил Командора подушкой, а не шпагой, сразу снижая градус конфликта, или все донны только и озабочены были эротической манией, а Жуан при этом беспрерывно менял свои костюмы, бабочки, халаты, превращаясь из легендарного обольстителя в пустоватого фата.
Скучновато временами потому, что Карсен определил скуку как мотив поступков Дон Жуана. Его Жуану, выступающему в роли режиссера любовных историй, которых он поставил уже тысячи, - на сцене и за кулисами, в оперных дуэтах и монологах страдающих героев и героинь, сама любовь уже давно неинтересна. Ему интересно только собственное отражение в зеркале и осознание, что искусность его еще не утрачена. Что же, и в этом пустом самообольщении Жуана есть истина.