Лучшие западные специалисты несколько дней учили российских музейщиков привлекать посетителей всех возрастов: музей должен стать тем местом, куда хочется возвращаться. Музей должен быть в высшей степени интерактивным; в этом смысле он ближе к интернету, нежели к телевидению. Музей не должен прятать наследие под замком; оно принадлежит не только потомкам, но и тем, кто живет сегодня. По мнению выступившего на открытии Фестиваля директора "Ясной Поляны" Владимира Толстого, музей нельзя противопоставлять современному искусству, ибо сразу после создания современное искусство становится актом наследия.
Как бы в подтверждение этих тезисов на Фестивале были представлены проекты со всех уголков России, выигравшие в конкурсе благотворительного фонда В. Потанина "Меняющийся музей в меняющемся мире". У каждого - интригующее название и яркое, врезающееся в память воплощение. Расскажу о том, что меня заворожило и увлекло.
Из людиков - в люди
В центре экспозиции - мифологическая модель мира, ось, именуемая в народе стожар. Она крепится тремя подпорками, вокруг - четыре колышка, подпирающих стог сена. Возникает символика чисел, скажем, такая: 1 = 3 + 4. А также геометрический универсум: линия - треугольник - квадрат. И все это вписано в круг. Когда сено оседает на колышках, оно принимает форму яйца (сферы), то есть известного всем мифологиям символа возрождения, непрекращающейся жизни.
В традиционной культуре любая бытовая вещь связана с макрокосмом, считает главный путешественник в страну людиков питерский фольклорист-этнограф Олег Николаев. "Традиционный человек всегда жил рядом с Осью. Он не может выживать на периферии - свое место он должен осознавать как Центр. И кочевые племена, разбивая стойбище, устанавливали посредине жердь, которую так и называли - Ось Мира".
Вокруг стожара четыре деревянных короба, каждый - словно трехчастный складень. Это деревни людиков: Вохтозеро, Большое Лижмозеро, Юркостров и Спасская Губа; в каждой - свой герой-старожил (ему принадлежит центральное место внутри короба); своя Мировая Ось.
Скажем, в Лижмозере такой Осью служит береговая линия. Здесь нет электричества и радио, поэтому нет ни одного столба. Контуры высотности определяются крышами домов и кронами деревьев. Здесь нет улиц, нет дорог. Ландшафт в деревне законсервировался, превратившись в своего рода заповедник. Герой этого места - Александр Степанович Власов, ласково именующий свою деревню "островом свободы". Во время войны, когда Карелия была оккупирована, сюда не смогли попасть ни финны, ни отступающие советские войска, использующие тактику "выжженной земли": лижмозерцы им просто не дали лодок для переправы. На чердаке дома Александра Степановича стоит шкафчик с загадочными письменами: "Я хочу жить в Лижмозере. Я ненавижу город"; "Мое заветное желание: похороните меня в Лижмозере". Писано внучкой Александра Степановича, проводившей тут еще в 80-е годы свои каникулы.
"Наш проект ориентирован не столько на этнографическую архаику, сколько на современность, - говорит Олег Николаев. - Мы хотим понять, как работают старые механизмы - в сознании, менталитете сегодняшних людей - на примере людиков".
Я хожу от одного короба к другому, трогаю загадочные предметы, пробую отгадать их назначение (на картонке - три варианта, разгадка - с обратной стороны), слушаю в наушниках таинственные звуки (шум косьбы… плеск весел по воде… стирка белья…); слово "людики", тем временем, застревает в моей голове - думаю, навсегда.
Как меняются лица
Это выдержка из письма солдата Михаила Кожевникова жене. В привезенной из Нижнего Тагила экспозиции "Солдаты. Soldiers. Soldaten" - письма и фотографии не только наших солдат, но и немцев, и американцев, и представителей других народов - участников Второй мировой. Теперь они - вместе, бок о бок, как в знаменитом Доме Павлова, когда заклятые враги обменивались по ночам водой и папиросами, а утром начинали друг друга убивать. Боль и память здесь предельно персонифицированы. Никакой идеологии - только частные судьбы.
Главная интрига выставки - крупные двойные фотопортреты солдат: снимок до войны и снимок после. Поразительны физиогномические перемены: то, что произошло с человеком, его личностный крах, его перерождение, - самого беглого взгляда достаточно, чтобы увидеть разницу, и не только возрастную. Как, например, в случае Франца Крайзеля, чеха, воевавшего на стороне Германии. На послевоенном снимке он почему-то выглядит - парадокс! - более моложавым; но вот взгляд… Это взгляд человека, попранного, ушибленного, униженного. Та же катастрофа - на портретах советских или американских солдат.
"Вся эта история говорит об одном: победивший - тоже проиграл. Он обрушил сам себя, стал другим человеком. Даже то, что он раскрыл в себе хорошего, - не преобладает над тем, что в нем погибло", - комментирует свой проект Владимир Кулак.
В наушниках - текст писем, начитанный молодыми актерами, ровесниками тех, давно ушедших адресантов. Австрийский рекрут описывает матери историю своего пленения и то трепетное впечатление, которое произвели на русских конвоиров найденные при нём отцовские чётки…
Театр изобретений
Михаил Ефимович окружен разного вида колбочками да ретортами, в руке у него пульт: сам себе и оркестр, и дирижер. Очередная лекция маэстро посвящена истории парфюмерного искусства. По полу аудитории стелется смолистый шлейф латинских и французских звукосочетаний: "дистилляция", "анфлераж"… Тут же ассистентка-добровольщица выкладывает на покрытое жиром стекло раскрытые бутоны маргариток (собственно, анфлераж в действии). Михаил Ефимович рассказывает про "пирамиду ароматов", следом звучит имя Септимуса Пьесса и название его изобретения - "одофон", в котором запахи впервые узнали о своем соответствии нотам: тонкие породнились с высокими, тяжелые - с низкими… Далее наступает очередь американца Эдуардо Каца, изобретателя аромапоэзии, автора книги стихов исключительно для обоняния.
С экрана за всем этим наблюдают лучшие "носы" мира, гении искусства (или все-таки науки?) парфюмерии, коих сегодня - не более пятидесяти на весь земной шар. "Смерть любого из них была бы сокрушительной утратой для нашей цивилизации", - считает Михаил Ефимович.
Чуть позже, в кулуарах он раскрывает мне свое кредо.
"Вещи должны говорить с людьми! А люди должны понимать, что эти вещи означают; как, из чего они возникли, - а не просто восхищаться их внешним видом. В британских музеях - и я это видел! - рядом с каждым экспонатом на табличке отмечены основные события того времени, к которым относится данный экспонат. Что происходило в этот же период на другом континенте, в других странах. Это представление рождает в голове человека ассоциации, что в свою очередь порождает иное отношение к образованию, культуре - и вообще к жизни".
Что-нибудь изобрести хочется - немедленно.
Музей как игра
Из трех предложенных игр, навеянных создателям историей 30-х годов прошлого века - перелета вместе с Валерием Чкаловым через Арктику, ликвидации аварии на Кировском заводе и спасения папанинцев - я выбираю последнюю.
Итак, я - на борту винтокрылого самолета ("автожира"). Я снимаю показания с топливомера, рассчитываю массу летающей машины (без топлива она составляет 13800 кг), на языке Морзе получаю шифрограмму о скорости ветра; глядя в иллюминатор, я определяю направление ветра по воткнутому в лед флажку ("колдуну"). Ветер встречный, значит, посадка на льдину возможна. Учитывая скорость ветра и массу самолета, я определяю свою посадочную скорость. Эта цифра дает мне ключ, при помощи которого я отпираю маленький шкафчик; внутри - буква морзянки. Точка тире точка точка: "Л". Я кручу штурвал (слышу веселый гром консервных банок над головой) и с помощью двух кнопок передаю сигнал своей спутнице, которая в это время находится со стороны крыши, возле мансардного окошка - пока еще запертого. Она видит, как загораются лампочки (красная, зеленая, красная, красная) и ставит ползунок окошка в положение "Л". Теперь окошко открыто, внутри - фотография женщины, чья фамилия начинается на букву "Л", в наушниках - ее рассказ-воспоминание о собственном детстве - в те самые, непростые "тимуровские" годы.
Тут же, в окошке - деревянный ящичек, открыв и закрыв который, мы получили свернутую в трубочку полоску коричневой бумаги с цитатой из Аркадия Гайдара - на счастье…
Настала пора уходить. Я пожалел, что мне не двенадцать - или хотя бы четырнадцать. Впрочем, судя по интересу, с которым я играл в "страну Гайдарику", мне по-прежнему двенадцать (или все-таки четырнадцать?). Я не пожалел о том, что не жил в те непростые для нашей страны годы. Но мне жутко захотелось перечитать Гайдара - одного из лучших, как ни крути, детских писателей XX века. Нужно будет наведаться в "Библио-глобус"...
А знаете, что я прочел на той коричневой полоске? "…Мы не будем поодиночке, мы будем всегда вместе. Ты вместе, и я вместе" (Аркадий Гайдар. "Дальние страны").