Совершенно очевидно, что постановщики преследовали цель поставить большой красивый спектакль из парижской жизни во вкусах театрального партера, предпочитающего шокирующим "треплевским" новациям респектабельное зрелище. И эта задача постановщикам удалась. Весь арсенал традиционалистской эстетики, применимый в "Травиате", был вынесен на сцену.
Сложносочиненные декорации, мгновенно превращавшие больничную палату с железными кроватями и инвалидными креслами в парижскую гостиную с люстрами и канделябрами, с застекленной стеной, со "сверкающим" белыми панталонами и черными чулками канканом, с шелковым шорохом дорогих туалетов дам. Во втором, "загородном" действии на сцене появились живые собаки, лошадь с экипажем, открылся вид на сказочно красивый осенний дуб, окруженный алыми, как кровь, цветами. Это "эдем", из которого Виолетту и Альфреда изгнал отец возлюбленного Жермон. "Эстетика" ворвалась и в последний "больничный" акт, когда среди кроватей закрутилась карнавальная цепочка костюмированных персонажей. И в каждой сцене чувствовался упор постановщиков "подметить" верные штрихи жизни, культивировавшей не только во времена Дюма и Верди социальный пафос, роскошь, "чистоган" и продажную любовь.
Сценическое повествование Франчески Замбелло получилось "общедоступным", в меру сентиментальным, порой нелепым, когда, например, Виолетта, лежащая в увертюре на кровати "хосписа" и вспоминающая свою куртизанскую жизнь, оказывалась под простыней в вечернем туалете и драгоценностях, или пунктуально иллюстрировались реплики персонажей: девушка с книгой на заднем плане в рассказе Жермона о своей дочери, появляющийся Альфред с цветком при его упоминании в любовной кабалетте Виолетты Sempre libera. Зато претензий к тому, что театральные характеры и ремарки "Травиаты" искажаются режиссером, было явно меньше, чем к "концептуалистам".
Надо заметить, что певцы, приглашенные Большим театром в "Травиату", сумели скрасить сценические "анахронизмы". И если не касаться проблемы купюр в партитуре, болезненной для певцов и фанов оперы (их, кстати, у Кампеллоне было меньше, чем принято в театрах, и самая крупная музпотеря - кабалетта Жермона), то музыкальным решением новый спектакль убедил действительно серьезно. В оркестровой работе - пронзительное решение увертюры и вступления к 3-му действию: светящийся прозрачный звук струнных, реквиемная интонация, тихий внутренний плач, иногда по всей партитуре слишком замедленные темпы, дающие возможность "поиграть" голосом солистам, иногда и "разнобой" с певцами. В целом вокальный уровень спектакля - на редкость удачный. Василий Ладюк в партии Жермона продемонстрировал выразительную кантилену, тщательную вокальную отделку, красивый звук. Алексей Долгов - Альфред, прозвучал тускловато, иногда "проваливаясь" в оркестре, но чисто справился со всеми вокальными и актерскими задачами. Однако моногероиней спектакля стала Венера Гимадиева, дебютировавшая в этой партии и заменившая в премьерном составе заболевшую Альбину Шагимуратову. Этот выход оказался "тем самым" случаем для молодой певицы, выпускницы Молодежной оперной программы Большого театра, который будет заметным в ее карьере. С первых же реплик Виолетты Венера Гимадиева завладела залом, завораживая не только тщательно сделанной вокальной партией с пропетыми на глубине "сердца" колоратурами, красивым итальянским звучанием музыкальных фраз, но и подлинной трагической глубиной характера Виолетты, поразительной для начинающей певицы. Главным в ее куртизанке оказалось не очарование, не ужас болезни, не трагедия, а способность любить. И за это ее куртизанке - респект.