Свой взгляд на проблему высказал в беседе с членом президиума Ассоциации юристов России Михаилом Барщевским председатель Мосгордумы Владимир Платонов.
Чужая - своя вина
Владимир Михайлович, в России в порядке особого производства рассматривается 55% дел, а в США- 95%. Это я о том, что когда все происходит в суде, то разумная защита, если доказательства очевидны, не пытается сопротивляться самому факту.
Владимир Платонов: Вынужден с вами согласиться. По данным Судебного департамента при Верховном суде РФ, в 2011 году из 995 тысяч рассмотренных судами уголовных дел 563 тысячи рассмотрено по существу в особом порядке. Я боюсь этих процентов. При рассмотрении дела в особом порядке всегда существует риск осуждения невиновного. Подсудимый, руководствуясь различными соображениями, может принять на себя чужую вину. Здесь опасен самооговор, вызванный уговорами, ложными обещаниями, угрозами и другими незаконными действиями оперативников и следователя. Не раз на приеме с избирателями мне жаловались, что им предлагали: тебе положено 10 лет, а сознаешься, пойдешь в особом порядке и тебе дадут 5, или положено 8, а будет 3. Не удивлюсь, если окажется, что люди, не выдержав давления того самого досудебного предварительного расследования, могли себя оговорить. В то же время знаю, что людям, которые не шли на сделку, удавалось доказать свою невиновность. В открытом судебном процессе я больше буду доверять, потому что все открыто.
Принцип состязательности - важнейший принцип судебной системы, когда стороны, обладая равными полномочиями в сборе доказательств виновности или невиновности, перед судьей впервые публично эти доказательства представляют. Работая следователем прокуратуры и впоследствии защищая права граждан - избирателей в качестве депутата, я убедился, что грамотная защита по-прежнему позволяет возвращать дела на доследование и выносить оправдательные приговоры. Таких приговоров мало, но они все же есть. В прошлом году судами было оправдано 8767 человек, а 805 тысяч осуждены с обвинительным приговором.
Три ступени волокиты
У нас очень любят рапортовать - возбуждено уголовное дело, взято на личный контроль. Как будто от того, что возбудили уголовное дело, кому-то стало легче. В большинстве стран мира после совершения преступления проводится полицейское расследование, фиксируются доказательства, разыскиваются свидетели, подозреваемые, и только когда они найдены, идут в суд, и судья, изучив все материалы дела и выслушав стороны, дает санкцию на арест. На самом деле судебное следствие убирает лишнее звено. Остаются полицейское расследование и суд. В суде происходит судебное следствие и вынесение приговора.
Владимир Платонов: Но уже к оперативным работникам, которые что-то собрали, присоединяется прокурор. Он единственный, кто имеет право от имени государства поддерживать обвинение. Не полиция, а только прокурор, который не пойдет в суд с сомнительными доказательствами, рискуя своей репутацией.
А у нас получается трехступенчатая система. Сначала идет дознание, когда оперативные сотрудники берут объяснение до возбуждения уголовного дела. Потом уголовное дело возбуждается, и все то же самое, только уже с предупреждением об ответственности, которое не срабатывает. И потом через какое-то время, а это может быть и год, и полтора, человек предстает перед судьей, я говорю о свидетелях, чтобы подтвердить свои показания, которые были даны. У нас просто одно лишнее звено, которое никак не улучшает качество расследования, а только затягивает процесс.
Око государево глядит с недоумением
Полиция теперь не будет вести следствие, но имеет право оперативно-разыскной деятельности, а Следственный комитет будет вести следствие без права оперативно-разыскной деятельности. Я не очень понимаю, как это будет происходить на практике.
Владимир Платонов: Это один из вопросов, на который пока нет ответа. Но я считаю, если в единый Следственный комитет войдет еще дознание, получится что-то очень грустное. Потому что будут цели, задачи, показатели, и все это - по нарастающей. Следует еще посмотреть, насколько статус выделенного из прокуратуры Следственного комитета лучше. Мне, например, жаль, что у нас недооценивается институт прокуратуры, который создавался Петром I как око государево. Это надзорная инстанция. У нас сейчас многие ведомственные организации стали наделяться надзорными полномочиями. А надзор в государственном лице должен быть один, в том числе и за следствием. Сейчас прокурор, изучив дело, может направить его в суд либо вернуть на доследование, но прекратить его не вправе. Но если доследовать нечего, а оснований для уголовного преследования он тоже не видит? Он должен все равно утвердить обвинительное заключение, направить дело в суд и только там отказаться от обвинения. От имени государства. Разве это правильно?
Мне кажется, если бы мы сегодня одну лучшую часть кадров бросили на полицейское расследование, а другую отправили бы в судейский корпус, по уголовным делам, при этом усилили бы значение прокуратуры, восстановив надзорную функцию, то получили бы систему, в которой сэкономили бы целое звено, увеличив эффективность и полицейского расследования, и состязательности в процессе и, как следствие, правосудность судебной системы.
Например, по Pussy Riot сколько эпизодов было, а рассматривали один. Если бы это дело попало судье, она бы приняла решение об аресте или о какой-то более эффективной мере пресечения и заставила бы поднять все эти эпизоды. Да и квалификация могла бы быть совершенно другой.
Чего не хватает сегодня, чтобы перейти на мировую практику следствия? Политической воли, денег, кадров, необходимости ломать традиции, завершения судебной реформы?
Владимир Платонов: Всего перечисленного в совокупности. В том числе и общественное мнение нужно формировать. Должен проводиться глубокий анализ того, что происходит. И он не ведомственный должен быть, а парламентский. Но при участии всех заинтересованных ведомств. И должна быть программа. Ну, сколько у нас вводился институт суда присяжных? Лет 15. Только сейчас эта система заработала. Ведь суд присяжных - это элементарное прощение общества. У нас немножко неправильно понимают, что такое суд присяжных. Считается, что это те люди, которые должны удостовериться в виновности, что совершено преступление. Но никто не сомневался, что Вера Засулич стреляла в генерала Трепова, а она была оправдана. Общество в лице представителей, членов суда присяжных, посчитало ее невиновной, присяжные оправдали ее от имени общества. Она обществом была прощена. Это, конечно, крайний случай. Но не случайно у суда присяжных есть право указать в вердикте: "Заслуживает снисхождения". Суд присяжных - это как бы замер обществом тяжести преступления.
Пока количество дел с участием присяжных ничтожно мало, это дорогой институт.