Как сказано в приветствии конференции председателя Госдумы Сергея Нарышкина, нынешний год российской истории богат на юбилейные даты. И среди них есть и торжественные, и трагические. 75 лет начала "Большого террора", которому посвящена конференция, - яркий пример последних.
- Мне не очень нравится постоянное упоминание имени Сталина, - сказал директор "Эрмитажа" Михаил Пиотровский, открывая конференцию. - На мой взгляд, это был средний человек. И жаль, что ностальгия по прежней эпохе так связана с его именем.
В истории надо быть внимательным к словам и местам, считает доктор исторических наук Юлия Кантор. - В Петербурге, произошла революция, а год спустя - убийство Урицкого, давшее толчок государственному террору. Отсюда отчаливали оба философских парохода, поэтому не случайно Петербург и "Эрмитаж" стали местом встречи для участников конференции.
- Я рад, что вижу полный зал, - подчеркнул писатель Даниил Гранин, заметив, что одно время у него были сомнения, не выдохлась ли эта тема, не устарела ли после долгого присутствия в литературе, публицистике, политологии.
Не устарела и не выдохлась. Научные исследования показывают, что в истории сталинских репрессий еще очень много белых пятен. А неусвоенные уроки этого напряженно-трагического периода российской истории чреваты продолжением "атмосферы повышенной ненависти и стремлением победить в любом споре и любой ценой", считает Уполномоченный по правам человека в РФ Владимир Лукин.
Глава президентского Совета по правам человека Михаил Федотов рассказал собравшимся о подготовленных предложениях об увековечивании памяти жертв репрессий. А также закрывающихся - по формальным причинам - архивах. Сегодня потомки жертв репрессий часто не могут ознакомиться с обстоятельствами их гибели из-за закона о персональных данных. В Мурманской области архивисты, допустившие граждан к документам о репрессиях, осуждены как раз за его нарушение.
Андрей Сорокин, директор Российского государственного архива социально-политической истории рассказал, что в их архиве закончена оцифровка личного архива Сталина и ведется оцифровка архива Политбюро за 1919-1934 годы. Перед нами еще могут предстать неожиданные и необходимые детали нашей истории.
На вопросы "РГ" отвечает писатель Даниил Гранин:
Что происходит с интересом к теме "Большого террора"?
Даниил Гранин: Мне кажется, интерес к нему не угасает.
Полна ли картина наших представлений об этом времени?
Даниил Гранин: Я думаю, она никогда не будет полна.
Какой разговор об этом времени сейчас нужен - художественный, научный или документальный?
Даниил Гранин: Я думаю, что прежде всего нужен анализ. Мы должны уяснить и сделать все, чтобы сталинизм был понят так, что нам можно было бы избавиться от его последствий. Мы, увы, пока сохраняем страх и неверное представление о роли Сталина в нашей истории, или преувеличиваем его значение, или, наоборот, отрицаем его. Я надеюсь на более полное открытие архивов.
Аза Тахо-Годи, доктор филологических наук, профессор МГУ:
9 октября исполнилось 75 лет, как погиб мой отец. Когда я пришла на Лубянку смотреть дело Алексея Федоровича Лосева, сотрудник архива Наталья Николаевна Воякина, как только услышала мою фамилию, ни слова не говоря, притащила дело отца. В нем почти ничего не оказалось, только донос некоего Новицкого, начинающийся словами "Дорогой товарищ Ежов".
Новицкий был обыкновенным, плохо работающим сотрудником, не делавшим, что требовалось, и оттого уволенным отцом. И вот - "дорогой товарищ Ежов". Шел 1937 год, донос тогда можно было написать и без всяких оснований. Кто хотел, например, квартиру получить, немедленно писал донос на человека и получал квартиру. А того, на кого донесли, арестовывали. Главной была бумажка. Суд же длился 15 минут, уже высчитано, сколько судили. Отца арестовали 22 июня, а 9 октября расстреляли.
О расстреле мы узнали намного позже. Когда я девчонкой ходила узнавать, мне сказали: 10 лет без права переписки. А в 1944 году, когда снова пришла, - что умер в лагере от воспаления легких. Это было уже второе вранье. И как позже выяснилось, очень многим говорили, что их родственники умерли "от воспаления легких", считалось - болезнь, подходящая в лагерной обстановке.
Заместитель моего отца по институту национальностей, а потом замдиректора пединститута им. Либкнехта Александр Зиновьевич Ионисиани (хороший был человек, старался мне помочь), когда я ему сказала о 10 годах без права переписки, с сомнением покачал головой. Знал, что это выдумка для родственников арестованных. По-настоящему все выяснилось, уже когда начался процесс реабилитации. Но и реабилитировали не просто так, родственникам нужно было обязательно представить группу свидетелей достойного и безупречного поведения реабилитируемого. Многим отказывали в реабилитации, считая, что материала собрано недостаточно. Но что касается отца, то людей, которые его помнили и относились к нему очень хорошо, было очень много.