О том, каким взглядом может наградить поэт писателя и какой его образ может быть воссоздан уже в посмертно изданных биографиях, накануне вечера мы разговариваем с писателем Анатолием Гладилиным и сыном Василия Аксенова художником Алексеем Аксеновым.
В пригласительном билете анонсировано представление двух книг: "Аксенов" Александра Кабакова и Евгения Попова (издательство "АСТ") и "Василий Аксенов - одинокий бегун на длинные дистанции" (составитель Виктор Есипов, издательство "Астрель")...
Анатолий Гладилин: На самом деле в этом году вышло три книги, посвященные Василию Павловичу Аксенову. Третья книга, о которой обязательно будут говорить, - Дмитрия Петрова, вышедшая в серии "Жизнь замечательных людей", с портретом, который сын Аксенова Алексей Васильевич снял в 88-м году в Америке. На мой взгляд, эта самая интересная из всех книг. Потому что молодой человек несколько лет собирал материалы, съездил в Казань, где живут родственники Василия Павловича. Когда маленький Аксенов был увезен в детский дом для детей врагов народа, родной брат его отца, а отец уже был осужден, не побоялся, отыскал адрес, поехал в детдом, ему удалось взять Василия. Написав заявление: я, офицер, беру своего племянника и обязуюсь из него сделать советского человека, - что-то вроде того... Ему отдали, и детство Василий Аксенов провел в этой казанской семье.
Сценарий вечера прописан, или же, предположительно, это будет серия "охотничьих рассказов"?
Анатолий Гладилин: Моя обязанность будет, к сожалению, самая неинтересная - я вынужден буду, как Цербер, сидеть и говорить: регламент. Остановить наших писателей - довольно сложно.
Мне хотелось бы поблагодарить всех, кто придет, а я думаю, зал будет полный, даже сверхполный. Это большой зал ЦДЛ, в котором и Василию Павловичу, и вашему покорному слуге приходилось много сидеть, участвовать в разных заседаниях. И для меня этот зал будет мысленно наполнен другими людьми, - теми, кто сидел там, выступал и которых уже нет. И не будем сейчас считать, сколько из тех шестидесятников осталось - три или четыре человека в литературе, пять или шесть в театре, два или три в кино... Поколение ушло. Это нормально. Это закон жизни...
Вот вы поприветствовали людей. Для драматургии вечера должна появиться какая-то сюжетная история. Это будет импровизация? Каков слепок вашей памяти о Василии Аксенове?
Анатолий Гладилин: Мне хотелось бы рассказать про историю так называемой ссоры Аксенова с Бродским, о которой ходит масса слухов. А на самом деле никакой ссоры не было.
В нашей эмиграции, третьей волне, существовал закон: если кому-то в СССР плохо, надо оказывать всяческую помощь. Помощь заключалась в том, что надо издавать книги этого человека, стихи, публиковать в прессе. Когда на Западе вокруг какого-то имени начинался ажиотаж, это была защита, и мы все прекрасно это понимали. Еще было правило, которое распространялось на всех - и не обязательно этот человек должен нравиться. Бывает, что то, что кто-то пишет, рисует или снимает, не нравится, - вполне такое может быть. Но если он по-прежнему в Советском Союзе и находится под давлением, тогда или ты помогаешь, а если не нравится, то ты молчишь и не мешаешь. И Максимов, человек самый неуправляемый, тем не менее железно этого дела придерживался. Там была история, как в СССР боялись "Ожога". Известный факт, к Васе приходили из ГКБ и говорили: мы вас не будем трогать, а вы нам даете обязательство, что вы не будете это публиковать...
Если ближе подступать к точкам пересечения Аксенова и Бродского: вражда была или вражды не было?
Анатолий Гладилин: Вражды не было. Проходит много-много лет, Бродский становится Бродским, он уже в Америке. Они с Васей переписываются, все нормально. Приходит и время Васиного отъезда, он вынужден уезжать, уже с другой семьей. Вася приехал, думая, что "Ожог" вот-вот выйдет в Америке. Он уже вышел в Италии, Васю прекрасно встречают - телевидение, радио, и я был в числе корреспондентов, которые в аэропорту встречали Аксенова. Вася приезжает триумфатором. Едет со всей семьей в Италию. Далее он едет в Америку, считая, что и там его встретят так же, потому что выходит "Ожог", и "Ожог" все сделает. Но выясняется, что "Ожог" не только не выходит, но и не выйдет, потому что его дали на ознакомление Бродскому, а он сказал, что это не роман, а г...
Вася не стал выяснять отношения с Бродским. У него первые годы были очень тяжелые. Хорошо, что спасали лекции в университете - один университет, другой, третий. Чтобы Васе жить, пришлось не писать книги, а преподавать. Когда он вернулся из Калифорнии, после того, как полгода читал лекции, он уже держался обеими руками за радиостанции "Голос Америки" и "Свободу". Ему надо было зарабатывать. Роман начал тихо переводиться, и в конце концов он вышел только через три года... Проходит несколько лет, Вася оклемался. Университет остается, он начинает писать книги. И тогда он получает письмо от Бродского, который через четыре года (письмо датировано 84-м), не знаю, Бродскому это объяснили или он сам понял, что был не прав, решил послать Аксенову объяснение, что произошло. Я читал это письмо. Если не знать всей предыстории, оно совершенно идеальное, - придраться невозможно. В академическом стиле он говорит: Вася, я не понимаю, что происходит, но я считаю, что каждый свободный человек имеет право на собственное мнение и может говорить то, что он думает. Да, мне роман не понравился. (Это он пишет, когда Аксенов уже прочно встал там на ноги.) Очень важна первая книга. Если первая книга плохая, то дальше уже выйти будет трудно. Я заботился о тебе. А сейчас я веду переговоры, называет два нью-йоркских университета, чтобы они тебя пригласили... Письмо очень объективное, русское. Но я понимаю Васю, он пришел в ярость: мол, и ты из себя еще делаешь сейчас святого... И ответ был написан. Могу сказать, у Васи не было более неудачного письма... Сейчас эти два послания пытаются опубликовать, но фонд Бродского не дает письма Бродского. То есть письмо есть, но нет разрешения.
Алексей Аксенов: Вообще мне кажется, это все не надо обнародовать. Кто знает, тот и так это знает. Есть одна фигура, есть вторая фигура. У всех людей разная память. Говорить об объективности неправильно. Любое мнение, воспоминание так или иначе субъективно. Чтобы составить более объективную картину, надо прочитать двадцать различных воспоминаний. Тогда из суммы может сложиться какое-то ощущение времени, эпохи. Есть мнение Василия в этой истории и есть мнение Бродского. Так сложилась моя жизнь, что я вырос в этом, но никогда не имел никакого отношения к литературе. Но меня всегда поражало с детства: литература, такое гуманитарное занятие, сидит человек дома, пишет, несет разумное, доброе, вечное. Или пытается нести. А сколько вокруг этого накручено...
Анатолий Гладилин: Когда не было денег, главным был престиж.
Алексей Аксенов: Дело не в престиже. Дело в человеческом тщеславии. Иногда в корысти. Но на первом месте все-таки тщеславие. Вроде бы гуманитарное занятие, как литература, а оказывается, какие там кипят страсти! Какая страшная ненависть, допустим, между писателями-западниками и писателями-почвенниками! Когда я был маленький, я несколько раз наблюдал драки в ЦДЛ. Своими глазами видел - люди морды друг другу били. Это называется литературная жизнь.
Анатолий Гладилин: Но ко всему прочему, была еще дикая зависть, и Вася больше всего из-за нее претерпел.
Алексей Аксенов: Очень многие писатели завидовали Василию. Почему? Большинство довольно мучительно пишут. Человек ходит, думает, рожает... Василий Павлович Аксенов в этом смысле отличался от них. Он писал сразу. Не заставлял себя никогда. Он просто садился и работал, он этим фонтанировал. Поэтому многие завидовали. Это была не зависть к благополучию, а именно профессиональная зависть.
Анатолий Гладилин: Возьмите такого прекрасного писателя, как Андрей Битов, который абсолютно честно признается: "На чистый лист белой бумаги я смотрю с ненавистью". В молодости мы с Васей писали в месяц по книжке одинаково. Потом я стал делать это все медленнее и медленнее. А для Васи это была жизнь.
Алексей Аксенов: На самом деле больше всего он любил именно писать книжки.
Что его могло отвлечь от этого занятия?
Алексей Аксенов: Практически ничего. Наоборот, все остальное мешало заниматься тем, что он любил. Он всегда старался уйти от быта.
Анатолий Гладилин: Ну, по молодости его еще увлекали женщины...
Алексей Аксенов: Но это всех увлекало - алкоголь, женщины. Это нормально было. Мешало преподавание в университете, хотя ничего там страшного не было, у него был достаточно свободный график. Но это его безумно тяготило, потому что мешало ему, когда он хотел писать. В этом смысле он отличался. Он сам говорил: многие писатели не любят писать, а я люблю.
Анатолий Гладилин: Расскажу короткую историю. Я сажаю Васю в поезд в Биарриц, в первый класс. Говорю: "Васенька, смотри, как тебе прекрасно, ты сидишь у окошка, можешь увидеть кошку, отдохнуть от московской поездки". Он: "Да-да, так и будет". На следующий день я ему звоню: "Ну, увидел кошку?" Он в ответ извиняющее: "Знаешь, нет, я сидел и писал сценарий, в поезде полсценария написал".
Алексей Аксенов: Он сам про себя говорил: " Я в хорошем смысле - графоман". Это была его личная потребность. Сейчас, наверное, такой же фонтанирующий писатель есть Дмитрий Быков.
Анатолий Гладилин: А до этого я сравниваю его с Алексеем Толстым. Известно, что в каком бы он ни был состоянии, даже после дикой пьянки, и тем не менее Алексей Толстой утром садился, обвязав голову мокрым полотенцем, и начинал писать.
Алексей Аксенов: У Василия Аксенова была норма - 5 страниц в день. На него никакая география, архитектура не влияла. И это было его главным занятием в жизни...