Помимо них в Москву прибыли рисунки Ганса Гольбейна-младшего, который был придворным художником Генриха VIII, монументальный портрет Елизаветы I. В том числе загадочный Хэмпденский портрет, созданный то ли для заморского претендента на ее руку, то ли возникший как сложносочиненное признание в любви и преданности одного из фаворитов… Среди 174 экспонатов - тончайшие портретные миниатюры Николаса Хиллиарда, ставшие символом елизаветинской эпохи, драгоценность знаменитого пирата, мореплавателя и адмирала Фрэнсиса Дрейка, серебряное блюдо с тремя дельфинами от знаменитого голландца Кристиана Ван Вианена, которое Карл I хранил в кабинете как драгоценность. Иначе говоря, блеск роскоши, оружия, власти двух династий - Тюдоров и Стюартов - тут явлены с захватывающей зрелищностью блокбастера.
Но в отличие от голливудских фильмов, посвященных эпохе королевы Бесс и "влюбленному Шекспиру", тут правит бал не иллюзия, а подлинник. Причем на его права претендуют даже копии знаменитых королевских портретов. Они делались при жизни "их величеств" и тиражировались с их одобрения. Известно, например, что Елизавета I пару раз выпускала прокламации, запрещавшие тиражирование не понравившихся ей оригиналов, и даже сжигала неудачные образы. Собственно, один из главных сюжетов выставки - взаимоотношения власти и искусства. Не то, чтобы вопрос "с кем вы, мастера культуры?", был актуален в эпоху Ренессанса - понятно, что выбирать мастерам (лучшим, разумеется) приходилось между королевскими дворами Европы и Англии. Важнее, что Тюдоры как тонкие политики в полной мере оценили важность искусства в деле укрепления династических позиций. Генрих VIII стал первым королем, который поощрял вассалов выражать верноподданнические чувства, размещая его портреты на видном месте. Едва увидев работы Ганса Гольбейна-младшего у канцлера Томаса Мора, который ухитрился три года скрывать такой талант под боком у короля, Генрих VIII делает его придворным художником. Но мало того, что король загрузил его работой по макушку, он еще и сумел воспользоваться преимуществами книгопечатания, масштабно тиражируя в недорогих гравюрах свои портреты. В елизаветинские времена к монументальным полотнам и гравюрам добавились портретные миниатюры, которые королева использовала в качестве личных подарков. А уж Карл I развернулся по-настоящему, пригласив работать в Англию Рубенса и Ван Дейка и заказав свой мраморный бюст Бернини. Его конная статуя, до сего дня стоящая на Трафальгарской площади, стала первой конным памятником монарху в Англии. Так сказать, ненавязчивая параллель с монументами римских императоров. Впрочем, надо признать, что этот изящный красавец, застенчивый заика, страстный коллекционер, собравший отличную коллекцию, умер на плахе со стоическим достоинством древнего римлянина.
Не менее важный сюжет выставки - повседневность и празднества той эпохи, в которой заговоры, заточения в Тауэр и отправление время от времени неугодивших их величествам на плаху сочетались с куртуазными рыцарскими турнирами и театральными представлениями. Впрочем, грань между этими мирами оказывалась тонка. Так, Генри Ризли, друг фаворита королевы Роберта Деверо, когда тот решил затеять заговор против Елизаветы, уговорил своего другого приятеля, Шекспира, сыграть в "Глобусе" трагедию "Ричарда II", дав, так сказать, лондонцам пример для подражания. Фаворит поплатился головой, а его приятель Генри загремел на три года в Тауэр, где сидел, судя по одному из портретов, с любимым котом. Вызволил его оттуда уже Якоб I, а Шекспир по этому случаю написал 107-й сонет.
Другим важнейшим из искусств был рыцарский турнир. Сегодня королевские доспехи ошеломляют ювелирно тонкой работой. В Королевских мастерских в Гринвиче существовала даже должность "позолотчика и гравера королевских лат", который должен был переносить на них рисунки Гольбейна. Доспехи Генриха VIII, созданные для турнира в честь свадьбы Генриха VIII c очередной своей избранницей, на этот раз - Анной Клевской, напоминают костюм на заказ. Оружейник Генриха советовался с его портным. Стальной наряд передает особенности фигуры, вроде талии, с годами плавно превратившейся в живот охватом 132 см. При закрытом забрале возникает стойкое ощущение, что перед вами сам жизнелюбивый король, любитель турниров, роскоши, сменивший шесть жен в надежде получить наследника. С другой стороны, доспехи защищают не только от ударов копья, но и от взоров соперника, скрывая слабости и болячки. В результате, полые доспехи оказываются чем-то средним между брутальным нарядом и статуей Командора.
Но не из-за позолоченных доспехов этот век современники называли "золотым". Образ "золотого века" отсылал к идиллической Аркадии, в которой правят "просвещенные" идеальные государи. Тюдоры и Стюарты на эту роль подходили как нельзя лучше. Они отличались ученостью, вкусом, прекрасным образованием. Томас Мор даже приветствовал восхождение на трон Генриха VIII в торжественной оде как начало Золотого века. По иронии судьбы ему пришлось сложить голову на плахе именно по повелению Генриха VIII. Тема жизни в Аркадии получила продолжение в театральных постановках во времена Карла I. Но чем лучезарнее была Аркадия на сцене, тем гротескнее выглядел финал - эшафот для короля был установлен во дворе того же Банкетного павильона Уайтхолла, где играли в "античность" придворные. "Ужасный век, ужасные сердца"? Или плата за жизнь в отдельно существующей Аркадии?