Почему, задумав экранизацию Быкова десять лет назад, вы дебютировали в игровом кино не ею, а фильмом "Счастье мое"?
Сергей Лозница: Сложно было найти деньги на постановку. Миша Калатозов, как продюсер, пробовал запустить картину в 2003-м году, но ничего не получилось. Во-первых, это был бы игровой дебют, что уже риск, а во-вторых, кому интересно это время, о котором уже столько сказано и снято. Мне так и говорили - "это неинтересно". И это не важно, на "западе" мы искали деньги или на "востоке". Увы, люди в большинстве своем пользуются штампами в своих суждениях о чем-либо. Лишь после того, как моя первая картина попала в конкурс Каннского фестиваля, мне была предоставлена большая свобода выбора, некий карт-бланш. А я упрямый - решил, что буду снимать этот "бесперспективный" фильм. Найти финансирование было не так просто, но все-таки оказалось возможно. Мы начали в январе 2011 года искать деньги, и в конце июля я уже был на подготовке к съемкам, а в сентябре мы уже снимали.
Поменялось ли за эти годы ваше отношение к тексту "В тумане"?
Сергей Лозница: Сценарий я написал практически сразу. Со временем он немного изменился, стал лаконичнее. Некоторые сцены в то время я просто не мог представить себе, как снимать. А сейчас для меня сценарий - это описание картин. Я сначала должен "увидеть" фильм, а потом записать увиденное. Когда вы "увидели" фильм, все остальное легко, считайте, что фильм у вас уже есть, и, снимая, вы сопоставляете изображение с тем, что уже видели.
Человек, который после просмотра фильма решит прочитать повесть, обнаружит, что вы практически ничего не изменили. Каково это было - в точности следовать букве повести?
Сергей Лозница: От себя в сюжет картины я добавил первую, очень важную в фильме сцену - сцену публичной казни. От себя я добавил каждый следующий кадр. Фильм - это не только и не столько история. Фильм - это погружение в определенное состояние, это своего рода гипноз. Я следовал сюжету, но то, каким образом этот сюжет был показан - это все, что мы добавили от себя, - я, оператор Олег Муту, звукорежиссер Володя Головницкий, художник Кирилл Шувалов, замечательные актеры, и все кто работал над картиной на площадке и после.
На каннской премьере "В тумане" вы сказали, что суть повести Быкова умещается в две фразы: "Человек не все может. Бывают ситуации, когда он не может ровным счетом ничего". Герой фильма "Счастье мое" тоже ничего не мог поделать, кроме как уничтожить все вокруг. Мир жесток и несправедлив. Выхода нет. Вы, просыпаясь с утра, как объясняете себе необходимость встать с постели?
Сергей Лозница: Для того, чтобы понять, что мир полон насилия и несправедливости, не нужно смотреть мои фильмы. Достаточно открыть газеты или включить новости по телевизору. Можно пойти еще дальше и открыть книгу по истории любой страны. Насколько в силах человека что-либо изменить, мы можем убеждаться каждый божий день. Если бы экзистенциальные вопросы не стояли так остро в жизни, в них не было бы никакого смысла и в кино. Встаю с постели, потому что смысл жизни в самой жизни. Не нужно верить ни моим, ни чьим-то другим фильмам. Нужно верить только себе и своим ощущениям, так как все, что вы видите (в фильме, например) - это и есть вы, поскольку иначе вы видеть не можете. А сколько зрителей, столько и фильмов, даже если они смотрят одну и ту же картину.
Следующая ваша картина будет про Бабий Яр. Война, на ваш взгляд, главное, что произошло с нами в ХХ веке?
Сергей Лозница: Я отвечу цитатой из воспоминаний Николая Никулина. В 1941-м году, окончив десятилетку, он добровольцем ушел на фронт и закончил войну в Берлине. Воспоминания были напечатаны недавно. "Бедные, бедные русские мужики! Они оказались между жерновами исторической мельницы, между двумя геноцидами. С одной стороны их уничтожал Сталин, загоняя пулями в социализм, а теперь, в 1941-1945, Гитлер убивал мириадами ни в чем не повинных людей. Так ковалась Победа, так уничтожалась русская нация, прежде всего ее душа. Смогут ли жить потомки тех, кто остался жив? И вообще, что будет с Россией?"
Вы второй фильм подряд работаете с оператором Олегом Муту, снимавшим фильмы "Смерть господина Лазареску" и "4 месяца, 3 недели и 2 дня". Что вы думаете о недавнем всплеске румынского кино, который иногда называют румынской "новой волной"? Что-то подобное возможно в России?
Сергей Лозница: Олег Муту - один из лучших современных операторов. Это близкий мне по духу человек, и мы прекрасно понимаем и дополняем друг друга. Если же говорить о румынском кино в целом, то я не думаю, что пробуждение кинематографической активности, которое произошло в Румынии 10 лет назад, стоит называть "новой волной". Просто так случилось, что появилось несколько талантливых молодых режиссеров - прежде всего, Кристи Пуи, Кристиан Мунжиу и Корнелиу Порумбойу - у которых хватило интеллекта и таланта, для того, чтобы заговорить на современном киноязыке и снять картины по-настоящему современные и актуальные. Под "волной" в искусстве все-таки подразумевается сообщество единомышленников, постулирующих и придерживающихся общих художественных принципов. Такого сообщества режиссеров, насколько мне известно, в Румынии сейчас нет. Нет его и в России.
Вы параллельно снимаете игровое и документальное кино. Цели и задачи, которые вы перед собой при этом ставите, разнятся?
Сергей Лозница: Разница между документальным и игровым кино - прежде всего, в бюджете и в степени этической свободы. В игровом можно снимать вещи, которые этически не допустимы в документальном. Собственно, вот и все различие. Я намерен продолжать работать в обоих жанрах. Недавно закончил 20-минутный документальный фильм, премьера которого состоится этой зимой. Документалистика для меня - это площадка для эксперимента, возможность создавать новые формы и испытывать идеи с меньшей степенью финансовой и производственной ответственности. Хичкок на вопрос об отличии документального от игрового кино отвечал так: "В игровом кино режиссер - бог, а в документальном бог - режиссер".