"Считаю себя ленинградцем"
Лев Шулимович, вы ленинградец?
Лев Шехтман: Я родился и вырос на Западной Украине, в городе Черновцы, но считаю себя ленинградцем. Здесь я закончил ЛГИТМиК, мастерскую А.А. Музиля, и в те четыре студенческих года закладывалось самое главное, оказавшееся фундаментальным, решающим в моей биографии. Город магический, любовь к нему я пронес через всю жизнь. Ведь не так важно, сколько лет живешь в городе, важнее то, какое воздействие он оказывает на тебя.
По распределению я уехал в Вологду, работал там 4 года в областном драмтеатре. А с 1978 года живу в Америке.
Пишут, что вы вернулись в Россию.
Лев Шехтман: Нет, я по-прежнему живу в Нью-Йорке. Вернулся для постановки в Санкт-Петербург, в Молодежный театр на Фонтанке. В 2006 году я поставил тут спектакль "Синие розы" по мотивам пьесы Теннесси Уильямса "Стеклянный зверинец", в 2008-м - "Иов" по роману Йозефа Рота. И вот Довлатов. Молодежка - театр моего друга Семена Спивака, с которым мы выросли (он тоже из Черновцов), который доверил мне сцену, хотя каждый раз это был риск. Здесь есть свой зритель, замечательная актерская труппа. Здесь по-настоящему бурно кипит творческая жизнь единомышленников. Это живой театр, который я тоже исповедую. Много "мертвечины" сейчас развелось.
А как сложилась ваша карьера в Америке?
Лев Шехтман: Уже в 1979 году я выпустил первый спектакль - "Женитьбу" Гоголя - в профессиональном театре - Lexington Conservatory Theater. После этого я стал преподавать в школе-студии Сони Мур, носящей имя Станиславского. (Мур - ученица Евгения Вахтангова). А в 1980 году со своими американскими учениками я создал свой театр, мы назвали его Theater In Action. Начали в моей гостиной, потом перебрались в одно помещение, затем - в другое. Просуществовали 10 лет, а в 1990-м пришлось закрыть театр. Причина - финансовые трудности. Это главная проблема для всех театров Америки. Там нет государственной поддержки, как нет и репертуарных театров. Выживают за счет грантов, частных пожертвований, энтузиазма и только частично - от сборов. Не могу сказать, что моя попытка закончилась неудачей, я сам закрыл театр. Позже, проанализировав, почему же не сложилось, я понял, что даже самый успешный театр денег приносить не может. Немирович-Данченко в своих воспоминаниях писал, что Московский художественный театр терпел крах - финансовый - за крахом, несмотря на популярность. Наш театр был единственным репертуарным театром со времен Group Theatre Ли Страсберга, когда гремела слава МХАТа Станиславского. И по сей день в Америке нет таких театров. Я свои планы завершил, поставил то, что хотел и никогда не смог бы поставить в Советском Союзе. Ставил много: классику - русскую, французскую, современные пьесы - советские, российские, американские. Был в контакте с Григорием Гориным, он приезжал на премьеру моего спектакля "Дом, который построил Свифт". Нам дали разрешение на постановку. В ту пору это было непросто: я все-таки считался "бывшим", долго скрывал, кто я есть на самом деле.
В России - другая жизнь. Русский репертуарный театр надо беречь. Вы знаете, какой вопрос задал мне после премьеры спектакля "АБАНАМАТ!" американский консул? Человек интеллигентный, специалист по немецкой литературе спросил: "У вас прошли два спектакля. И это всё?" Вот как вы удивились! Да, россиянам такой вопрос в голову не придет. Вот в чем гениальность открытия Станиславского.
Что вы скажете о новом российском театре?
Лев Шехтман: Наблюдаю, как в России идет крен в сторону - я это часто слышу! - "западного стиля". Я живу на западе и могу сказать: нет такого понятия - "западный стиль". Смотрю на фестивалях в Нью-Йорке лучшие европейские постановки, они живые, интересные, острые.
Конечно, можно экспериментировать, и встречаются интересные по форме спектакли. Вижу желание режиссера соригинальничать. Зачем мне, зрителю, загадывают ребус? Но самое печальное - когда издеваются над теми, кто ответить не может: это классики, которых уже нет. Тут можно жигу танцевать как угодно.
Мне кажется, нужна реформа репертуарного театра. Возможно, надо создать актерские профсоюзы. Тогда можно будет добиться достойной заработной платы. Артисты станут платить взносы, зарабатывать себе достойные пенсионные планы. Сейчас у них положение незавидное: им мало платят, и они вынуждены бегать по чужим театрам, антрепризам.
Довлатов
Довлатов уехал в Америку в 1978 году, и вы тогда же. Там и познакомились?
Лев Шехтман: Да, в Нью-Йорке. Кажется, в 1979 году. Решили устроить творческую встречу в Колумбийском университете, где Довлатов расскажет о своих взглядах на эмигрантскую литературу, а я - о своей первой постановке в Америке (это было тогда необычно: русскоязычный режиссер ставит в американском театре русскую классику). Народу собралось очень много. Первым выступал Сережа. Говорил он потрясающе, можно было заслушаться! Гладкая, ровная русская речь. Я был очарован. И не только я. В перерыве он пошел покурить в коридор, за ним почти все вышли. И больше они в зал не вернулись. Мне, собственно, уже и говорить-то не хотелось. Я лишь сказал, что спектакль нужно смотреть, что о нем рассказывать?
Судьба сводила нас много раз. Мы не приятельствовали, не выпивали, не гуляли вместе в компаниях. Временами встречались с ним, с Гришей Поляком, ныне покойным, редактором журнала "Серебряный век". Сергей жил в районе, где жили мои родители. Это Квинс, он написал о нем, о знаменитой 108-й улице, о магазинчике "Моня и Миша" (кстати, его держали мои черновицкие земляки).
И, наверное, общались с Ниной Аловерт (живет в Нью-Йорке, известный театральный критик, фотограф, книги Довлатова оформлены, в основном, ее фотографиями. - "РГ")?
Лев Шехтман: Да, с Ниной мы знакомы давно. Я поставил первый спектакль в Нью-Йорке, и продюсеры сказали мне: "Мы даем материалы в прессу, приглашаем американских журналистов. А что, русскоязычная публика не пойдет на твой спектакль? Будет журналист из газеты "Новое русское слово". Знаешь еще кого-нибудь?" Как раз недавно появилась газета "Новый американец", ее редактором был Довлатов. Я позвонил ему, спросил, может ли он отправить на премьеру журналиста. "Конечно, - ответил он. - А у вас нет знакомых, пишущих про экономику?" "Нет". "Жалко. Про культуру пишут все, про экономику - некому"… И пришла Нина Аловерт, написала рецензию на спектакль "Сгорание в верхних слоях атмосферы". И на протяжении всех лет, что существовал мой театр, она была постоянным рецензентом.
А как вы познакомились с Донатом Мечиком, отцом Довлатова?
Лев Шехтман: Збигнев Рыбчинский тогда снимал фильм "Оркестр". Я ему помогал (он попросил, чтобы я работал с русскоязычными артистами, с людьми для массовок). Однажды он сказал: "Мне нужны 8 пожилых артистов: 4 женщины и 4 мужчин". Нет у тебя знакомых?" Я знал только Бориса Лёскина, бывшего артиста БДТ, позвонил ему, и он порекомендовал мне несколько человек. И спросил: "Почему бы не занять Мечика? Это отец Довлатова". У Сергея я узнал его номер телефона. Помню, мы с Сережей тогда часа полтора разговаривали, он так благодарил меня за отца! Говорил: "Хорошо, что отец будет занят, он скучает…" Утром я приехал за Донатом, и мы отправились на студию. Подружились. Он подарил мне несколько своих книжек.
У вас в спектакле есть Донат Мечик (его играет народный артист России Валерий Кухарешин. - "РГ"). Он похож на реального Мечика?
Лев Шехтман: Нет, не похож. Никто из семьи Довлатова не похож на персонажей нашего спектакля. И Лена, которую играет Анечка Геллер, другая. Мы написали в программке, что все это не имеет ничего общего с реальными людьми. Поставили спектакль с персонажами Довлатова, а не его биографию. Несмотря на то, что все имена мы сохранили: Сергей, Донат, Нора Сергеевна, Борис, Лена… Но это вымысел. Такими их придумал Сергей. Он фантазировал. Например, Донат занимался режиссурой, преподавал, но не выступал на эстраде, как показано у нас в спектакле.
В Петербурге живут люди, которые знали Довлатова, дружили - приятельствовали с ним, и они придут смотреть вам спектакль. Не волнуетесь, как они его примут?
Лев Шехтман: Уже были. По просьбе Лены Довлатовой я пригласил на премьеру Киру Черкасскую (завлит Большого театра кукол. - "РГ"). После она позвонила мне и сказала: "Я под большим впечатлением от спектакля. И, как ни странно, мне вдруг вспомнился Сережин номер телефона… Я знала Доната, Сергея, Бориса, Маргариту Степановну, знаю Лену. Не похожи? Ну и что!"
В Молодежном театре работает актриса Татьяна Григорьева, которая знала Доната Исааковича. На спектакль собираются прийти писатели-ленинградцы, дружившие с Сергеем. Если люди хотят увидеть биографию Довлатова, то они ошибаются. Если читали книгу "Наши" и решили, что это его биография - тоже. Там есть биографические факты, но много выдумки.
Мне совершенно не страшно, что будут сравнивать.
А права на постановку вы получили у семьи Довлатова?
Лев Шехтман: Мою инсценировку читали Елена Довлатова и ее дочь Катя. Мы с Леной друзья. Лена дружила с моей супругой. Но я бы никогда не решился что-либо сделать, не получив их разрешения. Я даже попросил разрешение начать работу над "Нашими". И это тоже очень важно. В Америке существует такой закон: прежде чем начнешь работать, спроси разрешение, заключи договор, а потом уже приступай…
Вас подтолкнуло на постановку то, что вы были знакомы с Довлатовым?
Лев Шехтман: Вовсе нет. Когда мы были знакомы с Сергеем, я не читал его книг, только газетные публикации (в газете "Новый американец" он вел колонку редактора). Он ведь не сразу был напечатан. А серьезно читать Довлатова я стал уже после его смерти, но даже не задумывался о постановке. Впервые эта идея пришла ко мне, когда моя жена умирала, лежала в больнице. Ей было тяжело, я принес книгу "Наши" и сказал: "Давай я тебе почитаю". Она слушала, смеялась, ей даже стало лучше, как мне показалось. И тогда у меня возникла эта идея - написать пьесу, хотя я понимал, что это сложно, материал не драматургический, там и диалогов-то почти нет.
Когда жена умерла, я начал работать над пьесой. Долго не получалось. У меня было 4 варианта, я их просто уничтожил. Мне все говорили, что "Наши" поставить невозможно…
Жириновский с бородой
А как вы вдруг стали сниматься в кино?
Лев Шехтман: Кинорежиссер Слава Цукерман, с которым я дружен, познакомил меня с польским режиссером Збигневом Рыбчинским и рекомендовал ему снять меня в фильме "Ступени" - в роли русского гида, который водит американских туристов в кадрах "Броненосца "Потемкина". Вот такой странный поворот.
Рыбчинский - первый польский лауреат "Оскара", невероятного уровня личность. Я очень горжусь дружбой с ним и тем, что участвовал в шести его фильмах.
Расскажите, как вы сыграли Жириновского.
Лев Шехтман: Так как я из России и не важно, сколько лет живу в Америке, время от времени мне предлагают играть русских. Однажды ко мне пришла режиссер Джениффер Макгомери и сказала, что вместе с оператором Марком Серманом (тоже, кстати, человек из довлатовского окружения, бывший ленинградец, когда-то работал на "Ленфильме") будет снимать художественный фильм "Тройка", где один из персонажей - Жириновский. По сюжету он дает интервью журналу "Плейбой" во время путешествия по Волге на яхте. Снимать это решили на реке Коннектикут. "Можете кого-то порекомендовать на роль Жириновского?" - спросила Джениффер. Я предложил себя. "Но вы же не похожи!" - воскликнула она. "А река похожа? И яхта не похожа. И журналистка…" - нашелся я. Я не люблю "ряженых" и не хотел пародировать Жириновского, решил сыграть персонаж. И играть как есть - с бородой и усами, которые я тогда носил…
Видел ли фильм Владимир Вольфович?
Лев Шехтман: Сомневаюсь, что видел… Фильм в кинотеатрах не пошел. Показали на фестивалях, общественных просмотрах.