Давно истории этих юных трагически оборванных жизней не совпадали так выразительно. Сразу скажу, что, к великому сожалению, в обоих случаях впечатляет скорее само совпадение, чем художественная убедительность. И все же напомню: наутро после самоубийства Вертера на его столике находят не что иное как "Эмилию Галотти", написанную Лессингом за два года до произведения Гете.
Странным образом два молодых режиссера сегодня, не сговариваясь, ставят истории, в которых несчастная любовь - знак дисгармоничности мира и неустроенности в нем юного человека с умом и душой. Литовка Габриэлла Туминайте превращает бюргерскую трагедию в мире феодальной несвободы в пародийное сочинение о насквозь фальшивом и уродливом мире, где извращены все представления о естественности и красоте. Здесь все одержимы своими желаниями, здесь все искушаемы ложными ценностями.
И даже отец Одоардо Галотти (Владислав Ветров) является на сцену этаким монстром, распираемым внутренними "бесами": он точно вылезает, выпрыгивает из своего камзола, никак не может примирить тело и душу. Непримиримость тела и души, их несогласованность друг с другом выражаются в гротескных "танцах", которые "танцуют" буквально все - и Клавдия Галотти (Инна Тимофеева), и Принц (Илья Лыков), и Маринелли, камергер принца (Евгений Павлов), и жених Эмили граф Аппиани (Шамиль Хаматов).
В сценическом мире "Галотти", который молодой режиссер придумала вместе с опытным сценографом Адомасом Яцовскисом, царствует стильная серая... стена. На Другой сцене "Современника", где играется спектакль, эта стена заполняет собой все пространство: здесь проходит граница не только между правдой и фальшью, естественностью и извращенной манерностью, совестью и цинизмом, но и между жизнью и смертью.
Предложенная режиссером манера, статус игры вызывающе декоративен. Здесь все ходят на шарнирах, "выпрыгивая" из себя в бесконечный фарс и гротеск. Здесь монологи читаются в напоминание и пародия на классицизм, с эстетикой которого боролся Лессинг. К сожалению, это режиссерское решение требует от актеров такой виртуозности, которая не всем по плечу. Да и режиссер не обеспечивает свой острый рисунок глубоким игровым и психологическим разбором. Потому не очень убедительно выглядит финал трагедии, когда наступает полная метаморфоза. В лапах у властительных циников юная Галотти (Виктория Романенко) и ее отец понимают, что больше фиглярствовать нельзя, что пора скинуть приросшие к лицам гримасы и открыться навстречу холодному ветру трагедии. Одоардо Галотти - Ветров прекращает свой юродствующий танец и голосом отчаянья, белым и спокойным, прощается с дочерью, втыкая в нее нож.
Эта театральная история, стильно, умно, но формально рассказанная Габриэллой Туминайте, не взрывается потрясением. Зрительское воображение, надорванное полуторачасовым фарсом, не обретает трагедийного катарсиса. Но может, его и не надо? Может, и в самом деле гораздо страшнее мысль о том, что современный человек фиглярствует до гробовой доски, и только у этой смертной грани может остановиться и - если еще хватит отваги - попытаться спастись.