Также "Сказки Гофмана" отмечены в категории "лучший оперный спектакль". Надо заметить, что по действующему регламенту "Маски" попадание на эту позицию происходит парадоксальным образом, исходя не из художественной, а из формалистической логики: обозначилась отдельная номинация, и спектакль уже "лучший". При этом работа постановочной команды - режиссера, художника, дирижера, других солистов, игнорируется, иллюстрируя довольно абсурдную коллизию: либо на звание "лучшего" претендует заурядный спектакль, либо художник по свету или один солист способны создать художественное целое. Во всяком случае, в "Сказках Гофмана", показанных в Москве, при всех их неоднозначных итогах, спорных и умозрительных режиссерских решениях трудно было бы не заметить работу Зиновия Марголина, создающего в спектаклях Бархатова фундамент, который оказывается иногда самой сценической интерпретацией.
Так, в "Сказках Гофмана" бурные режиссерские фантасмагории, сохранявшие как фигуру речи понятие "гофманиады", с ее гротеском и универсальным иронизированием, чуть было не завели музыку Оффенбаха в тупик. Но Марголин выстроил пространство, возвращавшее "поток" к смыслу: на сцене - метафора "театра в театре", второе пространство, открывающееся за панорамным окном некоей комнаты, оклеенной бюргерскими обоями. "По ту сторону" - иллюзорный дом с трубами и мансардой, где обитает "далекая" возлюбленная поэта Гофмана, девушка его алкогольной фантазии.
Эта "муза с рыжей челкой" клонируется в спектакле Бархатова, являясь то в образе виртуальной "куклы" Олимпии, с которой в формате 4D проводит любовный сеанс экипированный очками и проводами Гофман, то в образе Антонии, юной певицы, мечтающей об оперной карьере и поющей дуэт с покойной матерью, то в образе Джульетты, маститой проститутки, хладнокровно манипулирующей Гофманом.
Пространство Марголина удерживает равновесие, поскольку полет режиссерской фантазии выглядит порой "кучей-малой", в которую валится все: провода, мониторы, микрофоны, лаборанты в белых халатах, "мефистофели", алкоголики, балерины, потусторонняя "мать Антонии" в концертном прикиде, похоронные венки, горы винных бутылок, гофмановское лицедейство с котом Мурром и Щелкунчиком, триллер с убийством, маски, костюмированные массовки - от изобилия рябит в глазах.
Музыка Оффенбаха ускользает на задний план. Номинированный Ильдар Абдразаков, исполняющий в спектакле образ "серийного" злодея - Линдорфа, Коппелиуса, Доктора Миракля, Дапертутто - с зализанными назад волосами, резкими жестами, жесткой вокальной "фактурой" и демонизацией под "мефистофеля" производит яркое впечатление, но странно было бы не заметить здесь и Анастасию Калагину, чья Антония поперек многоактного гротеска прозвучала с поразительно живой душевной интонацией. Придав, кстати, смысловой "обертон" и финалу, где оставшийся без музы Гофман увенчал себя пустой "коробкой-головой" крошки Цахеса.