Повесть Пушкина с первых строк распрямляется нервной пружиной. "Однажды играли в карты у конногвардейца Нарумова. Долгая зимняя ночь прошла незаметно; сели ужинать в пятом часу утра". Звуковязь кон-но-гвар-дей-ца-на-ру-мо-ва откликается именем главного героя с неслучайными двумя "н": Гер-манн. В дробном перезвоне согласных спрессованы все будущие угрозы-соблазны, которые приведут героя к старой графине. К шифру дамы пик, на котором, как известно, Германн сломался.
Как перевести такой вот текст на язык театрального действа? Лишаясь этой вязи слов, неизбежно потеряешь и что-то важное в Пушкине. Неизбежно услышишь ворчание обнаруживших несоответствия. Да много чего тут неизбежно. Но соблазн велик и объясним, и попытка понять тайну внешне простого, но страшно загадочного сюжета, конечно, стоит уважения и внимания.
Андрей Житинкин поставил "Пиковую даму" в Малом театре. Предложил свое видение истории трех карт, в которой, по словам режиссера, главное - все же не мистика, а проблема выбора, встающая перед человеком во все времена, и сегодняшние. Стилизовал интерьеры под пушкинскую эпоху художник Андрей Шаров. Наряжал актеров известный модельер Вячеслав Зайцев.
Графиней, вокруг которой завихряется всё, могла быть в этом спектакле Элина Быстрицкая. Однако что-то вдруг не срослось, народная артистка ушла в долгоиграющий отпуск, спасла ситуацию другая народная, из театра Сатиры - Вера Васильева.
Пиковая дама здесь не та зловещая потусторонняя старуха, какой появляется она в опере Чайковского. В графине Веры Васильевой важнее тени былых страстей. Собственно, она же и по Пушкину вполне пикантна - "сохраняла все привычки своей молодости, строго следовала модам семидесятых годов, и одевалась так же долго, так же старательно, как и шестьдесят лет тому назад". Пугает ее разве что свеча, которая вечно гаснет в подсвечнике, горят только две - плохая примета. Это как раз перед явлением Германна. Но она отыграется: возможно, игривость ее ответных явлений уже с того света и сведет с ума проигравшегося Германна.
Сам же Германн (Александр Дривень) обливается водой, отправляясь на роковую игру, и мокрая ночнушка в облипочку демонстрирует его гимнастический торс, как с глянцевой обложки современной светской хроники. Такие вот аллюзии, близкие нынешним временам, у режиссера неспроста: ему хочется, чтобы детали и фразочки были замечены-услышаны. Графиня, расспрашивая о приятеле внука - инженер, обрусевший немец, - уточняет: "Он иудей?". Чекалинский (Борис Клюев) - он и обозначен в программке, как "капиталист", - ставит точку, покидая сцену: "И этот сгорел. Все-таки слаб человек!".
Звучит Чайковский; кто-то уже прикидывает: прочесть повесть можно минут за сорок, спектакль идет аж три с половиной часа - что теряет история Германна и графини, сбиваясь с пружинистого пушкинского темпа? Но в это самое время - под занавес - спектакль вознаградится столь дружными аплодисментами, что и мы, отметая морок картежный, доверимся зрителю благодарному.