Сначала о юбилее... Я вдруг вспомнил, как по заданию редакции оказался на похоронах Сергея Владимировича Михалкова летом 2009 года на Новодевичьем кладбище. Похороны были закрытые, для узкого семейного круга. Но когда гроб стал опускаться в землю, из динамиков вдруг грянул Гимн России. И хотя я никогда не считал себя пламенным патриотом (чрезмерно проявляющийся патриотизм в мирное время мне кажется подозрительным), в этот момент у меня по коже пробежали мурашки. Я вдруг понял, что в землю уходит человек, причастный к созданию гимна, под звуки которого мы, саратовские студенты, вечно забывавшие выключать в общежитской комнате на ночь радиоприемник, ошарашено просыпались в шесть часов утра. Потому что с этого гимна, как ни крути, начиналось утро страны, от Калининграда до Сахалина. И хотя слова его потом изменили, но музыка осталась прежней и автор слов все тот же. Это такое странное и трудно объяснимое чувство, когда вдруг понимаешь, что на твоих глазах хоронят не человека, а целую эпоху. Ведь нельзя представить, чтобы сегодня вся страна или хотя бы огромная ее часть просыпалась под звук государственного гимна. И это хорошо. Но эпохи все равно жаль.
О похоронах Бориса Васильева в своем блоге на сайте "Эхо Москвы" написал известный журналист Александр Минкин. Он хорошо сказал о писателе Борисе Васильеве и плохо о тех, кто его провожал (вернее, не провожал).
"... Панихида прошла в Центральном доме литераторов. Множество венков, ордена на подушках, почетный караул в парадной форме, военный оркестр - все было как полагается. Все было очень достойно. Были телекамеры, фотографы, телеграммы от руководителей страны...
Все было, только не было очереди. Не было народа.
Не было однополчан. Те, кто не погиб в боях, умерли потом.
Не было писателей. Кто их знает - почему. Некоторые, впрочем, пришли; может, десять, может, двадцать. Но ведь в Москве несколько тысяч писателей. И вряд ли найдется хоть один более знаменитый, чем Васильев. И уж точно нет более благородного.
Не было читателей. Кто их знает - почему. Пришли вряд ли более трехсот. В четырехсотместном зале ЦДЛ было полно пустых мест. Триста из 15 миллионов москвичей - две тысячных доли процента (0,002 %). Умри он на 25 лет раньше - очередь тянулась бы от Манежа. За эти годы в России умерло около 50 миллионов. И несколько миллионов уехало. Эти умершие и уехавшие были читателями.
За эти годы в России родилось около 40 миллионов. И несколько миллионов приехало. Большая часть родившихся и приехавших - не читатели".
Все правильно. Но как-то слишком пафосно. Если на панихиду по Борису Васильеву пришли сотни его читателей и, по подсчетам Минкина, "десять, может, двадцать" писателей, то это еще очень хорошо! Могло быть гораздо меньше, учитывая тот факт, что последние лет двадцать пять этот, в советские времена невероятно известный, писатель жил весьма замкнутой и незаметной жизнью и писал цикл исторических книг о русских князьях, стараясь показать, что у нашей власти были свои светлые герои, а не только деспоты и палачи. Но для кого он это писал? Я прекрасно понимаю, для кого были написаны "А зори здесь тихие...". Я отчетливо представляю себе этого читателя и зрителя одноименного фильма, от которого рыдало полстраны. Но я также отчетливо понимаю, что та эпоха ушла, того читателя и зрителя, как общности людей, уже давно нет. И поэтому какие бы прекрасные и душевно светлые задания ни давал себе современный писатель, как бы ни старался он "заразить" (по Льву Толстому) нас высокими идеалами и чувством любви к Родине, нет никакой гарантии, что его желание найдет отклик в обществе. Потому что нужно еще сперва создать это общество.
Что же касается неявки на похороны Бориса Васильева писателей, то могу "утешить" Александра Минкина одним историческим фактом. На похоронах Толстого в Ясной Поляне был только один писатель - Валерий Брюсов. Там не было ни Бунина, ни Горького, ни Леонида Андреева - вообще ни одного из тех, кто клялись в любви к Толстому, ездили к нему в Ясную Поляну, пока он был жив, а потом писали об этом мощные мемуары. Но когда Толстой умер и его тело привезли из Астапова в Ясную, туда почему-то не приехал почти никто из писателей.
Не видел я большого скопления писателей и на похоронах Александра Исаевича Солженицына. Были те, кто уже стал лауреатом премии, им учрежденной, было еще несколько человек из разных писательских союзов. Но так чтобы мимо гроба на панихиде прошли десятки или даже сотни писателей - не было. И в храме в Донском монастыре, где Солженицына хоронили и где яблоку негде было упасть, столько туда пришло разных людей на прощальную литургию, писателей я заметил единицы.
Почему это так - отвечу. Писательское ремесло - одинокое. Если писатели слишком сильно дружат и много общаются, то это часто означает, что они просто вместе выпивают. А с Борисом Васильевым, как и с Александром Солженицыным, выпивать мало кому приходилось... Работали эти люди за своими письменными столами от зари до зари.