Этот праздник придумали по инициативе Международного института театра, который был создан вскоре после Второй мировой войны, в 1948 году, в Праге. Его отмечали впервые в 1961 году. Жан Кокто сочинил первое послание всему театральному и не театральному человечеству, которое заново училось чувствовать себя неким новым единством, несмотря на ледяную стужу послевоенной "холодной войны". Сцена в который раз провозглашалась местом коллективного творчества, которому нужно было научиться в реальности, - разноязыкому и разномыслящему населению нашей планеты. Мы все любим искусство театра, ибо оно помимо всего прочего учит наиважнейшему в нашей жизни - искусству жить на земле. Учит слушать и понимать другого. Воспитывает чувство и смысл ансамбля.
Сорок лет назад в Москве в Колонном зале Дома Союзов (он назывался тогда именно так) проходил ХV Конгресс Международного института театра. Он проходил не в марте, а в конце мая 1973 года, но казалось, что именно эта неделя была слившимся воедино самым счастливым в моей жизни Международным днем театра. В Москву съехались театральные знаменитости всего мира - это было начало того процесса международной разрядки, того "брежневского детанта", высшей точкой которого станет Хельсинкское совещание 1975 года. Но тогда я меньше всего думал о мировой политике. Ведь в кулуарах этого высокого собрания можно было встретиться и поговорить с Жаном Виларом, Жаном-Луи Барро и Мадлен Рено, с Розамунд Гилдер и Ли Страсбергом, Элен Стюарт и Воле Шойинкой, Тадеушем Ломницким и Адамом Ханушкевичем, не говоря уже о советских мэтрах Михаиле Цареве, Георгии Товстоногове, Олеге Ефремове, Анатолии Эфросе, Юозасе Мильтинисе, Вольдемаре Пансо... И сейчас от одного этого перечисления захватывает дух, а я упомянул лишь несколько имен. Советским центром МИТ со времени его создания в 1959 году бессменно руководил Михаил Иванович Царев, председатель Всероссийского театрального общества, возглавлявший Малый театр. Про него, некогда молодого премьера театра Всеволода Мейерхольда, говорили разное, но его актерский дар и острое понимание "текущего момента" были бесспорны. Именно в пору подготовки к конгрессу он привлек к работе Валерия Хазанова, полиглота и трудоголика, который до последних дней своей недлинной жизни был предан театру в его всемирно-историческом предназначении. Валерий знал все хитросплетения мирового театрального сообщества, владел бюрократической интригой на самых разных уровнях, при этом он обладал не только поразительным талантом профессионального зрителя, но и сохранившейся наивностью человека, готового обманываться, глядя на подмостки. Именно во многом благодаря ему М. Царев привлек к работе Советского национального центра МИТ молодых А. Бартошевича,
В. Силюнаса, а потом и автора этих строк. МИТ был уникальным окном в большой театральный мир, без него в ту пору было бы трудно понять, в каком контексте живет советский театр, который при всех идеологических шорах мог победительно конкурировать со сценическим искусством любой мировой державы. Нас долго не выпускали за рубеж, но зато мы могли читать театральные журналы разных стран, которые будоражили наше воображение.
Тогда в 1973 году я познакомился с Джорджем Уайтом, профессором Йельского университета, внуком и сыном знаменитого семейства американских художников, который в начале 70-х создал Центр Юджина О Нила, по прошествии времени этот центр стал своего рода новейшим мостом между американскими и советскими, а затем и российскими театральными профессионалами. Да и с кем мы только не познакомились в ту счастливую майскую неделю 1973 года! И самое главное, мы говорили об искусстве с людьми, которые казались нам небожителями. Порой мы не понимали друг друга - в ответ на наши жалобы о партийной цензуре они отвечали нам жалобами на экономический диктат (его несокрушимую силу мы поняли лишь двадцать лет спустя). Они были правы - экономику не обманешь и с ней невозможно договориться, не то что с управлением культуры. Но при всех различиях мы сходились в главном: театр - это социальная миссия и беспечная игра, храм и балаган, молитва и кощунство. Театр самый человечный способ диалога со смертью, с небытием. И самый трудный путь в бессмертие - уж больно мимолетное искусство. Мы говорили о смысле и тайнах творчества, именно в эти моменты мы открывались друг другу почти без опаски. О бытии можно говорить бесстрашно. Не то что о реальном социуме.
В советское время, которое я вовсе не хочу идеализировать, театр был не то чтобы равен жизни, он составлял ее существо. Художественная культура была землей обетованной, в которой исчезали все мерзости повседневного существования. Кажется, что сегодня все иначе. Но не верьте тому, что пошлость жизни убила искусство. Это невозможно. Ведь именно "возвышающий обман" открывает ту истинную правду человеческого бытия, где каждому воздается по заслугам его.