В здании Московского музея современного искусства на Гоголевском бульваре можно увидеть более 200 картин, коллажей, скульптур, графических работ. В основном, это произведения, созданные художником в последние тридцать лет жизни, когда он работал в мастерской, построенной в Пальма-де-Майорке в 1954-1956 годах его другом, архитектором Жозепом Льюисом Сертом. Вместо привычной ретроспективы, которая выстраивала бы сюжет творческого развития (родился, учился в Барселоне, работал в Париже, дружил с Андре Массоном и Андре Бретоном, участвовал в выставках сюрреалистов...), кураторы решили взять за точку опоры пространство, а именно - студию Миро. Именно она играет роль входа в космос Миро. Причем - почти буквального входа. В одном из залов фотография мастерской, наклеенная на вогнутую "стену", создает эффект панорамы. На "авансцене" - постоянные обитатели мастерской: рабочий столик, кресло с ковриком, кисти... На противоположной стене - любимые вещи, прошедшие тщательный отбор художника. Тут и глиняные свистульки в виде всадников на длинноногих лошадях, отдаленно напоминающие дымковскую игрушку; они зовутся в Испании сиурельсы... Тут кувшины, и окаменелости, и деревянная птичка на колесиках, взмахивающая крыльями, когда ребенок ее катает... Этот набор, вроде бы случайный, похож на оставленные на видном месте ключи от дома, которыми может воспользоваться каждый, но которые не все замечают.
Впрочем, метафоре дома художник предпочитал образ... огорода. "Я думаю о своей студии как об огороде, - заметил как-то Миро. - Вот здесь - артишок. А там - картофель. Чтобы овощи росли, необходимо обрезать листья. (...) Я работаю как садовник или винодел. Все требует времени. Мой запас форм, например, не пришел ко мне за раз. Он пришел почти вопреки мне". Экспозиция фактически и предлагает своего рода обзор "выращенных" форм, пришедших из народного каталонского искусства, из архаики пещеры Альтаира или доколумбовых цивилизаций, из "Русских балетов" и японской каллиграфии, драматургии Альфреда Жарри или поэзии Пабло Неруда...
Этот набор форм изменчив, как облака в небе. Пейзаж норовит превратиться в автопортрет, тыква - то ли в гуся, то ли в лебедя, а в итоге - образ женщины... Птичьи гнезда вьются на верщине пальцев огромной ладони, а ладонь покоится-вырастает на стволе дерева... А уж про персонажей и говорить нечего. Кирпич и гребенка, сдувшийся футбольный мяч превращаются в антропоморфные существа. Казалось бы, Хуан Миро - законченный сюрреалист. Но вот странность - при всей любви к спонтанности, случайности творчества, его, кажется, не волнует мир подсознания. Изменчивость образов при всей ее прихотливости подчинена неким законам. В этом смысле она чем-то напоминает "Метаморфозы" Овидия. Один из их исследователей как-то заметил, что превращения, скажем, юноши в оленя или нимфы в дерево, при всей своей фантастичности по-своему логичны. Это превращения одних известных форм в другие не менее известные. Трансформация образов Миро вроде бы иной природы. Он может поместить глаз на спине персонажа, соединить стопу с головой... Черно-белый рисунок женщины складывается из повторения лунных месяцев... Тем не менее, этот набор вещей-знаков узнаваем. Он, как ни странно, упорядочен. И может, поэтому лишен безысходной мрачности.
Миро честно пытался объясниться с интервьюерами в свое время: "Формы рождаются в процессе трансформации. Меняются друг с другом и таким образом создают реальность вселенной знаков и символов, в которой фигуры из одного царства переходят в другое, прикасаются к корням, они и есть корни, и они теряются в копне созвездий". Иначе говоря, огород Хуана Миро при ближайшем рассмотрении выглядит как небольшая вселенная. А он, садовник-поэт-огородник, вроде сказочного волшебника. Колдует с красками, игрушками, растениями, знаками. А получается - связывает, укрепляет связи между людьми, птицами, созвездиями.