Это "Песенка Крокодилы Гены". Впрочем, даже это произведение стало известным в отрыве от автора. Более сорока лет Александр Павлович был под запретом и писал в стол. Корреспондент "РГ" пообщался с поэтом, который побывал недавно в Казани на Хлебниковском фестивале и узнал о его удивительной судьбе.
В 60-70-е годы поэтического бума вы не печатались, первая книга стихов была издана только в 90-е, когда интерес к поэзии угас. Широкий читатель с вами по-прежнему незнаком. Испытываете ли в связи с этим чувство обиды на судьбу?
Александр Тимофеевский: Разумеется, нельзя сказать, что это меня сильно радует. Но, с другой стороны, раз вы говорите, что интерес к поэзии угас, то это касается не только меня, а Пушкина, Хлебникова и Маяковского. Молодежь не читает хороших советских поэтов, не знает Тарковского, Кедрина. Что уж говорить обо мне. Вообще проблема потери интереса к поэзии требует отдельного серьезного разговора, а не короткого интервью. Но, с другой стороны, есть интерес, нет интереса - поэт все равно пишет. В наше время очень много хороших поэтов. А что касается меня, то мне помогает способность смотреть на самые печальные вещи с улыбкой.
Вчера на Волгу съездил в Конаково,
Чтоб встретить там со спиннингом рассвет,
И карася поймал там вот такого -
Карась в России больше, чем поэт!
На мой взгляд, "Песенка Крокодила Гены" довольно грустная. А вы сами как ее воспринимаете? И почему, на ваш взгляд, эта песня вдруг выстрелила, стала хитом?
Александр Тимофеевский: Я не хотел написать грустную песню. Мне, наоборот, хотелось написать веселую, но критики не раз отмечали, что минорные ноты характерны для моей поэзии. На вопрос, почему она стала хитом, ответить не могу. Я считаю, что удача песни в первую очередь зависит от композитора.
Что привело вас в мультипликацию?
Александр Тимофеевский: Безденежье, безработица и восхищение фильмами режиссера-мультипликатора Бориса Дёжкина. Они поразительные по своему ритму и тем близки поэзии. Еще меня привлек мир людей, работающих в мультипликации, милых, славных, добрых, до старости лет играющих в куклы.
Когда вы начали писать стихи?
Александр Тимофеевский: Сочинять я начал рано, лет в пять. Тетушка записывала стихи в синенькую тетрадочку. Я жил тогда с бабушками и тетей в прекрасном городе Изюме под Харьковом. Там была гора Кремянец, вся увитая лиловым чабрецом, нежная дубрава, мельница, великолепный базар и конская ярмарка. Мне повезло - Украина меня обласкала. Велимир Хлебников писал: "Я взращен лучшими зорями России". А я, наверное, лучшими зорями Украины. Хотя родился в Москве, но детство провел на Украине. Повзрослев, спрашивал у тети, когда я писал лучше, в детстве или сейчас? Конечно, в детстве, неизменно отвечала тетка. Между прочим, тетя Екатерина Павловна Тимофеевская сама была прекрасной поэтессой, по образованию она художница. Работала как художник-монументалист, а про свои стихи, которые начала писать, когда испортилось зрение, говорила: "Какой поэт? Поэтом я буду в следующем воплощении". А тетрадочка та с моими детскими стихами пропала во время войны.
Ребенком вы жили в блокадном Ленинграде. У вас от этого времени остались тяжелые воспоминания или детское восприятие смягчило их?
Александр Тимофеевский: Меня окружали добрые, веселые и, главное, замечательно мужественные люди. Как ни странно, будучи ребенком, я это чувствовал, восхищался и гордился этими людьми.
Почему ваши стихи оказались под запретом?
Александр Тимофеевский: На это было много причин, а главной стало то, что я попал в рукописный журнал "Синтаксис" Александра Гинзбурга - известного правозащитника, яростного диссидента, держателя фонда Солженицына, но, как оказалось, еще и великолепного знатока поэзии. В то время по Москве ходило много стихов в рукописях. Хорошие они были или плохие, но девушки переписывали их себе в тетрадки. И вот среди всего этого, представьте себе, он безошибочно выбрал для своего самиздатовского журнала стихи никому не известных тогда поэтов: Иосифа Бродского, Юнны Мориц, Беллы Ахмадуллиной, Генриха Сапгира, Игоря Холина, Еремина, Уфлянда, Рейна…. Ну и я затесался в такую хорошую компанию…
Ваше стихотворение "На смерть Фадеева" было помещено в "Синтаксисе"?
Александр Тимофеевский: Нет, там были другие стихи, это стихотворение имеет свою историю. В эпоху "реабилитанса", когда моя свояченица Майя Улановская вернулась из ГУЛАГа (в 18 лет она была приговорена к 25 годам лагерей), она рассказывала, что отбывала заключение вместе с Выриковой. В романе "Молодая гвардия" Выриковой была отведена отрицательная роль предательницы. Позже выяснилось, что Фадеев ошибся. Но человек попал в лагерь, и часовые с вышки подстерегали ее, чтобы подстрелить. Мне было 24 года, когда я услышал этот рассказ, он очень меня впечатлил. Тогда же стала ясна роль Фадеева в репрессиях среди членов Союза писателей. В результате я написал это стихотворение-листовку и решил сбрасывать его с хоров Ленинской библиотеки. Несколько машинисток печатали эти листовки. Но я заболел и с очень высокой температурой попал в Боткинскую больницу. Пролежал там едва ли не четыре месяца, время ушло. Как говорится, дорого яичко к Христову дню. Но потом стих все же оказался в КГБ.
Да, это стихотворение сохранилось, но я знаю, что многие ваши стихи того времени пропали. Расскажите, как это произошло?
Александр Тимофеевский: Получилось так. Меня вызвали повесткой в КГБ, ну, думаю, со дня на день будет обыск, надо уничтожить компромат. Взял рукописи, вывалил их в ванну и стал жечь. Пришла мама, увидела все это, закричала, что я с ума сошел! Я, конечно, не мог сказать, про КГБ, говорю, у меня творческий кризис, новый период наступил, решил все старое сжечь. Она - делай, что хочешь, но только не у меня дома, поезжай на дачу к родственникам жены. А они недавно вернулись из ГУЛАГа. Если я туда поеду, не дай Бог, втяну их в эту историю. В конце концов сложил стихи в чемодан и выбросил на помойку. Потом оказалось, что чемодан этот все же попал куда следует. Стихи из чемодана мне предьявляли на допросах. Поскольку там были не только мои, но переписанные мною стихи других поэтов, я в этих случаях говорил, что не знаю, кто автор. Свои - признавал.
Ничего по памяти не смогли восстановить?
Александр Тимофеевский: Понимаете, я прожил большую жизнь. Даже странно, сам поверить в это не могу. За это время стихи терялись, забывались во многих переездах и без помощи КГБ.
Как вы относитесь к тому, что многие испытывают ностальгию по прежним временам?
Александр Тимофеевский: Конечно, в прежней жизни у каждого было не только плохое, но и много хорошего. Но я не могу себе представить, как можно испытывать ностальгию по системе, при которой оказался возможен геноцид собственного народа. Высокими словами прикрывались чудовищные злодеяния, социальный эксперимент обернулся экономическим крахом страны. Уничтожены миллионы, высланы лучшие. А самым страшным преступлением мы еще и гордились. Нам в школе говорили, что наша страна превратилась из аграрной в индустриальную. Но какой ценой это было достигнуто - в насильственной коллективизации, раскулачивании погибли миллионы крестьян! Сейчас многое мне тоже не нравится, особенно то, что творится в последнее время, и я думаю, что во многом это от того, что прошлое нас не отпускает.
В свое время вы работали на студии "Союзмультфильм". Что сейчас происходит с анимацией?
Александр Тимофеевский: Со студией "Союзмультфильм" произошло то же, что и со всей страной. Раньше студия "Союзмультфильм" была налаженным заводом. При ней существовали курсы мультипликаторов, здесь работали лучшие режиссеры, они воспитывали смену. Но это все сломалось, большая студия раскололась на сто частей, возникли маленькие студии. И среди них есть такие, где работают три-четыре человека. Но российская анимация жива. Студия Pilot Татарского выпускает замечательный цикл сказок народов России "Гора самоцветов". Есть очень хорошая студия "Шар". У нас много талантливых режиссеров, художников, аниматоров, которые ежегодно делают очень интересное анимационное кино, но совершенно не налажен прокат мультфильмов. Новые работы можно увидеть два раза в году на фестивалях. Лучшие мультфильмы показывают еще в Доме кино. Вот и все. Их могут увидеть профессионалы, а до широкой публики они практически не доходят.
Расскажите о ваших последних произведениях.
Александр Тимофеевский: Это книги "Ответ римского друга" и "Краш-тест". В них, как и в других произведениях, вся моя жизнь. Особенно важен для меня сборник поэм "Краш-тест". Открывает его "Маленькая поэма без названия". Она о столкновении мастера, творца, какого бы ранга он ни был, со временем, которое надо постоянно молоть, с которым непрерывно воюешь. Проблемы метафизики меня интересовали еще и потому, что в каждый значимый момент время поворачивает свое лицо несколько другим ракурсом. И мы видим нечто иное, чего не видели вчера.
Поэма "Молитва" - об атеистах и полуатеистах 70-х годов, к которым я принадлежал. Мы хотели верить, но не знали, кому покаяться. Поэмой "Песни восточных славян" мне хотелось сказать о том, что конформизм при столкновении с тоталитарным государством в конечном счете приводит к личной трагедии. Он разбивает любовь и растлевает душу.
Поэма "Второе пришествие" - о цепной реакции. На мой взгляд, самое страшное, что случается, это цепная реакция, касается ли это ядерной физики, что может привести к атомному взрыву и, может быть, гибели всего человечества, или наших душ, когда мы не можем простить боль, причиненную нам кем-то, и лупим ближнего. И эта реакция опять же приводит к взрыву, к войне.