Блистательное театральное восхождение к актерским вершинам, о которых иные и не мечтали, прервалось внезапным и непостижимым образом: в сообщение о том, что в ночь с 20 на 21 мая 2007 года в одной из московских больниц скоропостижно скончался народный артист России Виктор Гвоздицкий, невозможно было поверить. Слишком он был молод. И столько спектаклей еще ему предстояло сыграть...
Блестящий актер, один из лучших среди своего поколения. Редкий, уникальный человек, сумевший существовать в веке двадцатом и двадцать первом по законам девятнадцатого - с такими понятиями чести и достоинства, - и актерского, и человеческого, - которые не допускают никаких компромиссов. Он жил в Петербурге и Москве, блистал сначала в рижском ТЮЗе, ленинградском Театре комедии и БДТ, потом - московском "Эрмитаже", МХАТе, последние годы - Александринском театре.
Он не умел врать ни на сцене, ни в жизни, так как не научился вдохновение подменять профессионализмом, и не хотел этому учиться, потому что он играл - действительно как дышал. Последний раз в своей жизни Виктор Гвоздицкий услышал аплодисменты после "Двойника" в Александринском театре. Режиссеру спектакля Валерию Фокину - слово:
- Это был последний спектакль "Двойник", потому что на следующий день Виктор Гвоздицкий уехал в Москву, попал в больницу и уже больше не вернулся. Я знал, что он болен, у него была высокая температура, мы думали, что это просто какая-то инфекция, не понимали, что происходит. Я зашел в зрительный зал где-то в середине "Двойника", - думал, зайду просто на секунду, взгляну и уйду. И я простоял, наверное, минут тридцать, потому что он играл потрясающе. Он играл как в последний раз. Интуитивно я это почувствовал. Может быть, даже и от физического состояния шла какая-то воспаленнность в роли, которая легла на Достоевского, лихорадка, безумие от него прямо исходило. Зал сидел как вкопанный. Я смотрю иногда на ярусы, на зрителей, - так вот в тот раз тишина была гробовая. Тысяча человек, а как будто пустой зал, как будто нет ни одного человека. Он здорово играл. Я ему потом еще успел сказать: слушай, это было потрясающе. А ему уже было очень тяжело, он действительно, как будто прощался. Прощался с этой ролью, с театром...
Виктор родился не для этого времени, он не совпадал вплотную с ним. Потому что его представление о профессии, о театре как о высшей духовной инстанции, которой надо служить, о том, что такое профессиональная ответственность, которая не может быть разменяна на дешевые развлекательные фильмы, - сильно отличались от привычного набора, которому многие сегодня соблазняются. И ничего с этим сделать нельзя. Чем больше уходит время, тем острее понимаешь, что он был совершенно отдельной личностью.
Он, конечно, по своей сути, по любви к старинному хорошему классицизму, романтизму, к театральности был петербургским артистом. Врожденная особая театральная этика была у него в крови. Этой культуры уже нет, она ушла куда-то...
Думаю, это была его природа. Ему комфортнее было в XIX веке, в том времени, хотя он там не жил, и там тоже наверняка были свои проблемы. Не бывает времени без проблем. Но с точки зрения театра как дома, особой театральной этики, он оттуда. Преданность тому времени была абсолютная. Он так прижился к Александринке! Когда Виктор Гвоздицкий первый раз просто вышел на сцену Александринского театра, создалось ощущение, что он как будто здесь жил. Он восхищался люстрами, ярусами, всей этой атмосферой; все старинное было ему по душе, это соответствовало его органике. У него была внутренняя дистанция по отношению к тому, что сегодня происходит вне стен театра. Это тогда было, а сейчас, наверное, он бы с ума сошел. Я часто думаю: смог ли бы он работать сейчас? Наверное, только в закрытой скорлупе какого-то отдельного театра. Уже тогда на все происходящее он смотрел с вопросом, с предубеждением. А сейчас он бы отошел в сторону мгновенно...
Он рано ушел из жизни, в 54 года умереть - это очень мало для его таланта, для его развития. Он мог бы многое сделать. Он был своеобразный оригинальный артист, каких мало. Сочетал в себе бесконечный порыв, открытый нерв, необыкновенную романтику и классицизм в хорошем смысле. У него было много чисто актерских любопытных уникальных качеств. И с точки зрения совпадений с тем, что происходит в сегодняшней театральной среде, конечно, он совершенно чужой. Он и тогда-то был как "белая ворона" в стае...
Репетировал он всегда очень открыто. Я с ним выпустил два спектакля. Третий - "Женитьбу" - начали репетировать, и интересно получалось, но закончить не успели... Работал Виктор Гвоздицкий всегда очень искренне, открыто, непосредственно. Любил конкретику, профессиональную простоту, а не разговорный метод постановки. С ним было свободно, интересно, он всегда был в материале, это был соучастник, который мог поддержать тебя на уровне замысла, а не артист-марионетка, исполнитель, который пошел налево, пошел направо... Он мог быть капризным, взрывным, а вот дипломатом он никогда не был. Это было видно по его лицу, он не мог дипломатничать. Если ему что-то не нравилось, это сразу в нем проявлялось. Но капризность была не из серии "я - прима", - нет, это был протест, когда чего-то не принимает душа. Другой стерпит в силу разных причин, промолчит, будет тянуть эту лямку внутри, а он не мог...
Период работы с Олегом Ефремовым во МХАТе был для него очень важным. Он был далек от эстетики Ефремова, тем не менее Олег Николаевич с удовольствием с ним работал, и Виктор Гвоздицкий его обожал. И когда после смерти Олега Ефремова ему пришлось уйти из Художественного театра, ему было больно. Он мне не говорил, что переживает, он был закрытым человеком, но это было ощутимо. Он открывался только перед очень близкими людьми. Иногда мы с ним по телефону часами разговаривали. И по телефону он мог мне гораздо больше открыться, чем при личных встречах. Иногда человеку надо быть самим собой...