За прошлый год в технологические проекты было вложено около 1 млрд долларов, из которых 70% - в ИТ-сектор. Почему такими быстрыми темпами развивается именно этот сегмент рынка? Что мешает развитию других секторов инновационного предпринимательства в России?
Об этом рассказал в интервью "РГ" генеральный директор "Российской венчурной компании" (РВК) Игорь Агамирзян в преддверии старта десятого конкурса технологических предпринимателей БИТ-2013.
Игорь Рубенович, как Вы оцениваете текущую ситуацию на российском рынке инноваций? Как Вы видите ее дальнейшее развитие?
Агамирзян: Мы привыкли говорить, что в России исключительно сырьевая экономика и инновации у нас разворачиваются трудно, со скрипом. Но в реальности, на мой взгляд, ситуация гораздо лучше, чем она была, по крайней мере, несколько лет назад. И то, что власть повернулась, условно говоря, лицом к инновациям, сыграло значительную роль.
У российской экономики, несомненно, есть потенциал для технологического развития. Это, в первую очередь, тот человеческий капитал, та система образования, наука, которая существует у нас в стране. Однако в силу целого ряда причин, этот потенциал у нас долгое время не реализовывался в полном объеме (в значительной мере из-за кризиса, который страна переживала последние несколько десятилетий).
За последние два-три года произошли существенные изменения: инвестиции в технологические проекты, в инновации выросли десятикратно. Согласно данным авторитетного зарубежного исследования Доу-Джонса, по результатам 2012 года Россия вышла на четвертое место в Европе по абсолютному объему инвестиций в технологические проекты и на первое место по темам роста.
По нашим оценкам, те цифры, которые Доу-Джонс приводит, являются даже заниженными, в реальности значительная доля инвестиционных проектов не видна "снаружи". Этот рынок достаточно закрытый, и венчурные, в частности, инвестиции далеко не всегда становятся известны широкому кругу. Поэтому Доу-Джонс смог оценить далеко не все проекты.
В любом случае, темпы роста очень высокие. Хотя результативность, с точки зрения экономического эффекта для крупных компаний, для выхода на новые большие рынки, пока не слишком большая. По крайней мере, корпораций глобального уровня, таких как Google или Apple в России на сегодня еще не выросло. Но, тем не менее, у нас есть целый ряд международных компаний, абсолютно глобальных, работающих на всех ведущих рынках - Яндекс, Mail.ru, Kaspersky, ABBYY, Parallels. В основном - это IT сектор.
Чем объясняется такая тенденция? Почему другие сектора инновационного предпринимательства в России развиваются не так бурно?
Агамирзян: Это связано с тем, что сектор IT индустрии не имел советского наследия. Сформировавшийся в постсоветское время по международным моделям, он практически стопроцентно частный и абсолютно интегрированный в глобальную экономику. И Kaspersky, и ABBYY продаются по всему миру. В этом смысле это можно рассматривать как конкурентное преимущество перед другими, более старыми традиционными технологическими секторами, которые до сих пор не могут полностью избавиться от тяжелого наследия советских времен.
Как Вы считаете, может быть, государству следовало бы пересмотреть какие-то правовые аспекты, разработать более совершенные механизмы поддержки инновационного бизнеса? Или, все-таки, что касается правовых норм, финансовых привлечений, у нас все в порядке?
Агамирзян: Несомненно, есть общая проблема делового климата. И она определяется не только правовыми нормами, не только законами, но и, например, практиками правоприменения. Качество наших институтов оставляет желать лучшего.
Эта проблема всем известна, но для ее исправления требуется последовательная, достаточно длительная работа. Российская юрисдикция не слишком приемлема для ведения международного глобального бизнеса. Это приводит к тому, что даже те компании, которые мы традиционно считаем российскими, из числа лидеров технологического развития, как правило, юридически зарегистрированы в других странах. Причин такой ситуации несколько. Например, для технологических компаний, работающих в России, огромной проблемой являются таможенные процедуры. Это проявляется практически во всех секторах.
Вы имеете в виду заказ зарубежного оборудования?
Агамирзян: Не только. К примеру, почему у нас оказывается нецелесообразным производить, скажем, компьютеры? Потому что транзакция по ввозу одного готового компьютера обходится во столько же, во сколько 100 транзакций по каждой из ввозимых компонентов. Соответственно, финальный продукт, собранный здесь, будет явно дороже, чем ввезенный готовым. Да, в некоторых случаях есть специальные льготы. Но все равно, иногда это приводит к тому, что выгоднее, скажем, произвести автомобили в Германии, потом разобрать их на несколько частей и после этого ввести в Россию. С точки зрения таможенных платежей это рассматривается не как ввоз готового изделия, а как ввоз его комплектующих, и стоимость такого автомобиля будет ниже, чем произведенного здесь, в России.
Как Вы считаете, вступление России в ВТО - это плюс для развития инноваций в стране или все-таки минус?
Агамирзян: Я считаю, что вступление России в ВТО - это плюс во всех отношениях, потому что это метод обеспечения стимулирования конкуренции. А конкуренция, собственно, определяет эффективность рынков. Но без решения фундаментальных проблем, связанных, в частности, с таможенными правилами, явного эффекта членство в ВТО не принесет.
На сегодняшний день приходится констатировать, что это не повлияло на конкретные болевые точки, которые в этой области существуют. Скажем, в производстве электроники, других высокотехнологичных продуктов ситуация не столько критична - по крайней мере, они не скоропортящиеся. А вот, скажем, во всем, что связано с биообразцами, таможенные барьеры реально останавливают развитие инновационных компаний.
Тем не менее, в правовом поле, в общем, я бы оценил тенденции как позитивные. То есть, законы, связанные с ведением бизнеса, корпоративное право у нас постепенно, очень медленно, но движется в направлении улучшения во всех отношениях - от Гражданского кодекса до Федеральной контрактной системы.
Принятые в 2011 году законы по инвестиционному товариществу, по хозяйственному партнерству - это, безусловно, позитивные сдвиги. Но, к сожалению, во многих случаях возникают ситуации, когда правоприменение входит в противоречие с тенденциями развития законодательства. В частности, гибкость договорных форм ведения бизнеса очень сильно зависит от того, как суды относятся к значимости соглашения участников различных диспозитивных, как говорят юристы, норм, которые четко не прописаны в законе, а оставлены на решение сторон, заключающих договор. Практика правоприменения демонстрирует, что, несмотря абсолютную корректность с точки зрения закона, суды в ряде случаев просто игнорируют соответствующие соглашения и предпочитают действовать по императивным нормам закона.
Еще одна из существующих ключевых проблема - менталитет людей, занимающихся инновационным бизнесом. То есть, их непонимание, незнание специфики сектора и неготовность работать по международным стандартам на открытых глобальных рынках. Это и представители значительной части индустрии, а зачастую и люди во власти. Их основная ошибка - уверенность в том, что основным заказчиком на технологическую продукцию является бизнес и индустрия, в первую очередь, компании военно-промышленной направленности. В то время как во всем мире основным заказчиком инноваций уже давным-давно является консьюмер, потребитель, то есть обычные граждане.
Часто нет понимания, что нужен "горизонтальный" рынок. Ведь на нем всегда больше денег. Основная цель любой крупной компании - выпуск огромного количества продукции, которая востребована большинством населения. Условно говоря, миллион заказчиков, каждый с одним долларом, дадут больше, чем десять заказчиков, каждый из которых имеет сто тысяч долларов.
Правильно мы понимаем, что венчурные инвестиции - это зачастую длинные деньги?
Агамирзян: Конечно, особенно по сравнению с теми традициями, которые у нас существуют в банковском секторе, это очень длинные деньги.
Но есть в России и другая, очень плохая традиция - не играть "в длинную"?
Агамирзян: Я об этом и говорю. У нас все финансовые интересы краткосрочны - длинных денег в стране на сегодня практически нет.
В этой связи, насколько целесообразно привлечение зарубежных денег и практик в венчурный сектор на сегодняшний день?
Агамирзян: И целесообразно, и реально. Именно это сейчас происходит. Значительная доля венчурных инвестиций у нас в стране - это капитал зарубежных фондов.
Кроме того, я считаю, что и все лучшие зарубежные практики, существующие в мире, мы уже в том или ином виде адаптировали. Справедливости ради стоит сказать, что иногда при столкновении с российской реальностью иногда они искажаются до неузнаваемости. Но это уже другая тема. Вряд ли стоит говорить, что в мире есть что-то революционное, что мы не делаем или о чем мы не знаем.
Практически все российские институты развития в своей деятельности и в своей концепции зачастую базируются на тех идеях, которые уже где-то в мире в той или иной форме прорабатывались. И банки развития - это тоже достаточно традиционная форма. Есть Европейский банк реконструкции и развития, Всемирный банк и так далее. Но у каждого из них всегда есть финансовое крыло и крыло нефинансовой, программной деятельности. В том же Всемирном банке, например, есть IFC, International Financial Corporation, которая осуществляет инвестиционную деятельность...
В том числе и в России, кстати говоря…
Агамирзян: Совершенно верно.
Существует некий миф, что Россия испытывает дефицит в реально качественных инновационных проектах. Это так?
Агамирзян: Если глобально рассматривать все инвестиционные проекты, то это так. У нас сегодня предложение денег на этом рынке превышает квалифицированный спрос. Соотношение объема доступных денег к годовому объему инвестиций у нас сейчас составляет семь к одному. По логике и практике работы инвестиционных фондов, здоровое соотношение - это где-то четыре-пять к одному. То есть у нас почти двукратное перепредложение денег. Значительная часть инвестиций у нас сегодня идет в Интернет-сектор. По нашим оценкам, это процентов 70 всех инвестпроектов.
Вы можете назвать, каков объем инвестиций?
Агамирзян: Условно говоря, за 2012 год у нас примерно миллиард долларов был вложен в технологические проекты, 70 процентов из них - это IT сектор. Из которых по крайней мере 500 миллионов ушло в электронную коммерцию. Как видите, в этой сфере предложение проектов более чем достаточное. Они в каком-то смысле простые проекты, потому что в подавляющем большинстве копируют уже апробированные бизнес-модели.
Не вижу в этом ничего плохого: по сравнению с западными странами на сегодняшний день у нас этот рынок развит недостаточно. Проблема в том, что его стимулирование подразумевает развитие не только и не столько технологии. Проекты, связанные с электронной коммерцией, у нас сегодня в значительной мере упираются в логистику. Без эффективно работающей почты никакая электронная коммерция смысла не имеет, просто не будет востребована потребителем. Поэтому интернет-магазины реально работает в городах-миллионниках, а где-нибудь в глубинке уже мало доступны.
Осмелюсь предположить, что большую роль в продвижении этих проектов играет и высокая банковская ставка в стране…
Агамирзян: Это сильно зависит, во-первых, от того, какие там источники денег. Банковская ставка значима для тех, кому для ведения бизнеса необходим большой оборотный капитал. Скажем, в малом и среднем бизнесе, связанном с электронной коммерцией.
А в целом, если рассматривать рынок инноваций, влияет ли высокая банковская ставка на его развитие?
Агамирзян: Кредитные деньги используются в технологических бизнесах на этапе производства, в первую очередь там, где нужен оборотный капитал. Что касается продвижения сектора НИОКР, как правило, на него выделяются инвестиционные деньги. Здесь уже понятие ставки как таковой нет. Развивать инвестиции за счет кредитов - далеко не самый эффективный способ. Это проверено всей практикой работы бизнеса во всем мире. Он эффективен в определенные моменты, когда открываются новые рынки, идет очень быстрый рост, появляются много новых компаний, предлагающих уникальные продукты или решения, а инвестиционные деньги еще в этот сегмент еще не пошли.
На этом этапе, как правило, компании развиваются "бутстрапом" (с английского буквально: вытягивая сами себя за шнурки от ботинок). То есть за счет собственных, зарабатываемых средств. И в этом смысле им кредит важен, но на этом этапе быстрая оборачиваемость. Поэтому сама по себе банковская ставка в этой ситуации не так значима.
А как обстоят дела с подготовкой кадров? Как известно, у нас происходит очень серьезный отток мозгов за рубеж.
Агамирзян: За рубеж у нас происходит отток мозгов, по моим представлениям, в первую очередь из области науки. То есть тех профессионалов, которые могут использоваться на самом начальном этапе для прикладных исследований. Отток предпринимательский тоже есть, но он существенно меньше по масштабам. Важно то, что научить предпринимательству, в принципе, невозможно. Можно дать некий набор знаний о том, как работают рынки, как правильно строить бизнес. Но стратегическому представлению о развитии инновационного бизнеса человека не научить. Либо у него предпринимательская основа в характере есть от рождения, либо ее нет.