23.05.2013 00:08
Культура

В фильме "Великая красота" Паоло Соррентино процитировал Феллини

Каннский фестиваль ненароком отдал дань великому Феллини
Текст:  Валерий Кичин
Российская газета - Столичный выпуск: №108 (6084)
Если считать, что такие авторитетные кинофестивали, как Каннский, есть объективное отражение тенденций мирового кино, то нас ждет волна уже не просто ремейков, но имитаций.
Читать на сайте RG.RU

Во всяком случае в эти дни главный конкурс один за другим предъявил фильмы далеко не самых последних мастеров, которые осознанно или невольно повторяют классические приемы хрестоматийных картин. И если в фильме Паоло Соррентино "Великая красота" почти цитирование Федерико Феллини было в какой-то мере неизбежно, то зачем понадобилось Стивену Содербергу повторять старые приемы Боба Фосса в фильме "За канделябрами", объяснить не могу.

Сорокатрехлетний итальянский мастер решил фактически повторить открытие Рима, которое Феллини примерно в том же возрасте предпринял в фильме "Сладкая жизнь". Точно так же протагонистом он избирает модного журналиста - правда, популярный актер Тони Сервилло много старше Марчелло Мастроянни и сообщает повествованию, у Феллини беспощадно саркастичному, скорее умудренную элегичность. А невероятная, величественная красота Рима, оттеняющая суетливое уродство современной жизни, - это красота прощания, отлетающая в прошлое вместе со стаей розовых фламинго, остановившихся на отдых на террасе квартиры героя, что прямо напротив Колизея.

Картина Соррентино начинается долгой и уже потому непереносимой сценой "светской" вечеринки с чисто феллиниевскими разрисованными женщинами, феллиниевским гротеском, но не с ностальгическим Нино Рота в саундтреке, а с режущими слух бесформенными бит-ритмами. Мы увидим неистово художественные натуры, увидим девицу, делающую миллионы на том, что с визгом разливает по полотну краски, увидим левацкие "шоу протеста", вся социальность которых в серпе и молоте на окрашенном красным лобке, увидим ужимки и прыжки престидижитаторов, станем свидетелями бесконечной интеллигентской болтовни, в которой легко перебрасываются именами Флобера, Пиранделло и Достоевского вперемежку с последними новостями скандальных ток-шоу. Как гермафродит в "Сатириконе" Феллини, здесь возникнет свой уродец-оракул в образе беззубой морщинистой сестры Марии, которой сто четыре года, и от которой ждут божественных откровений. Я уже точно знал, что вскоре должен появиться кардинал, и он, как в "Восьми с половиной", прошамкает что-то вполне банальное, - и кардинал действительно появился. Прогремевший полвека назад антибуржуазный выпад великого Федерико не потерял ни грана актуальности: Феллини уже нет, а буржуазность все та же, только стала еще более декадентской, бессмысленной, уродливой и бесконечно повторяющей собственные ходы, как застрявшая пластинка.

Феллини уже нет, а буржуазность все та же, только еще уродливей и бесконечно повторяет собственные зады

Автор фильма сколлекционировал в своей кинофреске многие мотивы итальянского кино, прозвучавшие за эти полвека: по фильму разбросаны аллюзии к Этторе Скола, Марио Моничелли, Марко Белоккио; как и у Феллини, автор как бы случайно впускает в кадр знакомые лица знаменитых актрис - мелькнут и растворятся в пространстве. Ясно, что для Соррентино этот фильм в какой-то степени подведение итогов очередного этапа культурного развития Италии, кощунственно контрастирующего с вечными образами великих творений, из которых составлен хрестоматийный портрет Рима - вероятно, единственного места на Земле, где срез времен так очевиден и поразителен.

Впрочем, если углубиться в эту пропасть, то выяснится, что и эти великие творения взошли на все той же непроходимой пошлости, из которой составлено человечество. Паоло Соррентино предпринял отчаянную попытку продолжить тему, но выяснилось, что Феллини, как всякий гений, ее исчерпал - дальше идут только повторения и подражания.

Второй заметный фильм этих дней - "За канделябрами" Стивена Содерберга - принят залом неожиданно очень тепло. Неожиданно для  меня - потому что, вполне признавая виртуозную работу актеров, я не вижу в картине ничего более существенного, чем то, что предлагали таблоиды.

Впрочем, для нас предмет фильма несопоставимо дальше, чем для западного зрителя. Его герой пианист Либераче в России практически неизвестен, а в мире это фигура культовая, превосходно раскрученная бесчисленными телешоу, эксцентричная, броская, сопоставимая с такими звездами, как Элтон Джон или Элвис Пресли. Он даже превзошел их, став самым высокооплачиваемым шоуменом Америки. Его виртуозной пианистической техникой можно насладиться в видеоклипах, там же можно увидеть скалькированные с этих клипов эпизоды фильма - как, например, шоу, где Либераче представляет публике шофера своего лимузина юношу Скотта Торсона.

Читайте также: Все о 66-м Каннском кинофестивале

Любовные отношения Либераче и Торсона были предметом многолетних пересудов желтой прессы, а потом о них написал мемуары и сам Торсон - из мемуаров и родился фильм, который теперь претендует на Золотую пальмовую ветвь.

Главная задача, которую поставил перед собой Содерберг, - дотошно воспроизвести внешность знаменитых прототипов, из повадку, их голоса, обстановку роскошного дома Либераче и атмосферу его пышных шоу. Задача выполнена в совершенстве. Вернувшийся на экран после операции неузнаваемый Майкл Дуглас прошел хороший тренаж игры на фортепиано и полностью перевоплотился в Либераче. Фантастически помолодевший Мэтт Дэймон на ходу меняет внешность, имитируя результаты пластических операций, сделавших миловидного Торсона волкоподобным мачо. Оба вполне вживаются в образы своих персонажей, и даже их некоторая карикатурность выглядит не столько интерпретацией, сколько все той же имитацией. И все равно сцены в аляповато шикарном доме Либераче неуловимо напоминают гомерически смешные эпизоды в квартире гей-режиссера из киномюзикла "Продюсеры". Фильм все время дрейфует от реального драматизма конфликтов между ветреным Либераче и его ревнивыми пассиями - к ощущению гротескности такого существования. В нем нет ни сочувствия, ни осуждения, ни понимания, ни отторжения - ничего, что поднимало бы картину над таблоидной скандальной хроникой. И только в последней сцене прощания Торсона с умирающим патроном проскальзывает нечто человеческое. Дуглас здесь снова неузнаваем: изможденное лицо старика уже ничем не напоминает блестящего любимца публики, богача и баловня судьбы. И зрители впервые понимают, что двух персонажей связывало, вероятно, нечто глубоко человеческое.

Финальный эпизод отпевания героя аранжирован неожиданно: Содерберг зачем-то буквально повторяет эстрадно-похоронную феерию из гениальной картины Боба Фосса "Весь этот джаз". Герой в сверкающем пиджаке поет свой прощальный номер, улетая под колосники, и кордебалет с веерами, сойдя с кадров Боба Фосса, машет ему вслед. Так как "Весь этот джаз" - тоже всего лишь музыкальная версия фильма Феллини "Восемь с половиной", то можно считать, что Каннский фестиваль сразу двумя картинами - Соррентино и Содерберга - отсалютовал главному маэстро мирового кино.

О чем сигнализирует теплый прием весьма посредственной работы в пресс-зале? Возможно, он обусловлен априорными симпатиями к фильму, который ожидают трудности в прокате. Не исключено, что это обстоятельство повлияет и на решения жюри: в Канне любят поддерживать обиженных.

Мировое кино