И то, что это фактически театральная пьеса на двоих, разыгранная (для вящей кинематографичности) не в репетиционной комнате, как указано в оригинале, а в замшелом парижском театре, где от бедности и старости на фронтоне отваливаются буквы. Получился фактически телефильм, где соблюдены все три единства классицизма: времени, места и действия.
И то, что в основе бродвейского хита Дэвида Айвса лежит одноименный скандальный роман Захера-Мазоха.
И то, что фильм, как в учебном пособии, наглядно, последовательно и выразительно иллюстрирует базовые идеи рискового человека, давшего имя мазохизму.
И то, что эти его идеи, как утверждается, сами по себе крайне мало привлекают Полански - его интересует бенефисность ролей, моделирующих всесилие театра, всесилие актрисы, всесилие женщины, что, в общем, одно и то же.
В пустом театре режиссер Томас, недовольный только что закончившимся прослушиванием записных бездарностей, готовится пойти домой к невесте. Но из пустоты является некая Ванда - она вульгарна, беспардонна, назойлива и, чтобы получить роль, явно готова на все.
Томас заранее ее ненавидит, но сдается под ее танковым напором и соглашается послушать. И уже первые прочитанные ею строчки роли поражают его искусством невероятного преображения: перед ним уже другой человек, трогательный, изысканно робкий, исполненный хрупкой нежности.
Оба начинают строчка за строчкой разыгрывать пьесу, и Томас уже не заметит, как Ванда сымпровизирует ему свои сюжеты, перевоплощаясь из нежной Золушки в вамп, магическую соблазнительницу, напористую шлюху, роковую разлучницу, сирену, превращая его в своего раба, заставляя, потеряв собственную волю, меняться ролями, неуловимыми, но уверенными штрихами претворяя невинное театральное действо в нечто маняще гибельное.
Это великолепно разыгранный этюд на близкую Полански тему театра, способного пленять, завораживать и подчинять, как удав кролика. Здесь виртуозно все, от блестящей, всеми красками мерцающей работы Эмманюэль Сенье и Мэттью Амальрика до световой палитры, саундтрека и ракурсов, выбранных для единственной камеры, которой снимался фильм.
Все участники действа - и Полански, и Сенье, и Амальрик в интервью дружно отрекаются от какого-либо интереса к собственно мазохизму, но Амальрика Поланский гримирует, добиваясь максимального сходства с собой.
Что делать с таким фильмом - никакое жюри не ответит. Конечно, он выламывается из всех канонов кинематографа, подменяя их мастерски использованными приемами телевидения (как, впрочем, выламывался из них, предложив собственные законы, тоже каннский фильм фон Триера "Догвиль").
Режиссерское мастерство здесь очевидно и более чем наглядно - все брошенные самому себе вызовы виртуозно отражены, перед нами полуторачасовой бенефис трех выдающихся талантов. Наконец, Эммануэль Сенье, сыгравшая в этом фильме целую панораму женских типов, легко и свободно перетекавших друг в друга и образовавших дьявольское единство, заслуживает самой высокой оценки в виде актерского приза.
Но как в прошлом году фильм Каракса "Святые моторы" ничего не получил у жюри просто в силу своей уникальности и ни с чем не сравнимости, так теперь может пролететь и Полански - как белая ворона, залетевшая в чужую стаю.