Она нарушила все правила, которые устоялись в кино и стали аксиомой. Почти любой из ее фильмов в отдельности, покажи его без титров человеку, не знакомому с муратовской манерой, покажется любительским: не актеры, а натурщики, интонации ненатуральны, говор местный и необработанный, поведение скованно вычурное. Но Муратова успела к себе приучить, даже приручить своих зрителей, и они радостно откликаются на ее позывные. Эти позывные для новых синеманов подобны тарзаньему крику для послевоенных поколений - знак вожделенного Кино.
В контексте ее творчества ее фильмы - как ноты в партитуре единой и непрерывной. Вне этого контекста они могут озадачить. Так приняли на Римском фестивале "Вечное возвращение". Ничем не наградили. Но ведь точно так же ничем не наградили в Канне лучший фильм конкурса "Святые моторы" Каракса - выламывался из ряда вон. Зато "Вечное возвращение" наградили академики "Ники". Наградили, судя по всему, не глядя: заранее знали, что там увидят, и что это гениально.
И мы снова увидели ее команду. В ней есть актеры хорошие, есть плохие и есть вообще не актеры, а натурщики, от которых стараешься отвести взгляд - когда игра граничит с детским кривлянием. Все - и хорошее и из рук вон плохое - оправдывается тем, что это как бы идут кинопробы, экзерсисы некоего умершего режиссера, и теперь два хмыря в кинозале пытаются угадать, что он всем этим хотел сказать. Хмыри - потенциальный спонсор и продюсер, который надеется хоть как-то закончить фильм, - тоже сыграны нарочито топорно, но броско.
Актеры забывают и вспоминают текст, прямо в кадре поправляются - как начинающие пианисты, впервые пробующие незнакомый клавир. Муратова откровенно оставляет монтажные швы - ей нужно ощущение несделанной работы, туманных замыслов, которые предстоит расшифровать из неловко сыгранных эпизодов. Точнее, одного эпизода, повторяющегося несчетное число раз. Еще точнее, именно из этих повторений: когда б вы знали, из какого сора...
Актеры ей снова нужны как типажи, натурщики, и этот принцип продемонстрирован как никогда ясно. Актеры, натурщики и совсем не актеры - знакомые по фильмам Муратовой лица - создают не образы, а примерно воплощают типы, из которых сложено человечье общежитие. Все играют свои штампы. Литвинова, как всегда, ненатуральна, изломанна, вычурна. Табаков, как всегда, в образе кота Матроскина. Маковецкий импровизирует, но не очень знает, о чем и зачем: для него это примерка костюма, который везде жмет. Ута Кильтер искусственно эксцентрична. Интереснее других Бузько и особенно Демидова - она органична всегда и во всем. Поэтому ей даровано сразу несколько образов-масок - от взлохмаченной старухи до утонченно крашеной вамп из времен Петра Лещенко.
Сюжет короток, как заячий хвост. Мужчина спустя годы нагрянул к однокурснице за советом: остаться с женой или уйти к любовнице? Рационального выхода из ситуации не существует, беседа застревает, как пластинка, на одной бороздке, и бесконечно повторяется в разном исполнении разных актеров. Через полчаса мы знаем обе роли наизусть и обреченно ждем, как это скажут Кильтер или Делиев. Когда становится невыносимо, режиссер вбрасывает тяжелую артиллерию - Демидову с Табаковым. Но все сразу гаснет при появлении самодеятельных продюсера и спонсора - идут простенький одесский анекдот и общий хохот, опять же выдавленный, ненатуральный, потому что натурально хохотать может не всякий актер, а здесь и не актеры вовсе.
Название фильма формально отсылает к известному тезису Ницше о бесконечной повторяемости предметов и явлений. А возможно, и к фильму с Жаном Марэ. В коллизии с просмотром дублей можно увидеть горькую мысль о сложности художнических амбиций, которая вечно расшибается в лепешку о тупость коммерческой индустрии. В мотке веревки, который безуспешно распутывают героини, - безнадежность вечного противостояния неизвестно чего хотящих мужчин и страдающих от их тупости женщин. В повторяющемся сообщении о самоубийстве и немедленном возвращении на экран настырного героя - подтверждение бессмертия этой "войны полов". Как любой странный фильм, "Вечное возвращение" позволяет при желании увидеть метафору в каждом кадре. Но особая странность в том, что каждая из расшифровок окажется первобытно простенькой. И тогда появляется соблазн даже в Песенке Герцога - из всего гениального Верди самой заезженной - увидеть метафору всего, что в искусстве осточертело.
А если сбросить чары влюбленности в гениального режиссера и ее команду, то останется бесконечная, как дурной сон, ничего нового не несущая история и в большинстве скверно играющие актеры. Вне контекста творчества Киры Муратовой и вне ауры, к ней прикипевшей в сознании синефилов, фильм не существует. Обезоруживающе неестественный хохот в финале это подтверждает почти с вызовом.