Первая постановка Бархатова на Михайловской сцене, фактически его дебют здесь, оказалась радикальной: по впечатлению, театр и режиссер правильно нашли друг друга. Зрелище, являющееся неизменной константой в эстетике Михайловской сцены, не слишком сложный модернистский язык, оперирующий не интеллектуальными категориями, отталкивающими оперного зрителя, а модными визуальными "наборами", приличный каст певцов, который традиционно обеспечивает Михайловский театр - в этих параметрах новый альянс совпал. Совпал ли он с Вагнером?
Впрочем, вопрос каких-либо соответствий "постмодерниста" не волнует - и не должен волновать. Бархатов, приступив к постановке вагнеровской романтической легенды, освободил ее от главного - архаичного - от романтизма. Его Голландец - не страшный призрак-скиталец, демоническое бессмертие которого искупается жертвенной любовью. Он - костюмированный киноактер, только играющий в Голландца - крутит штурвал в павильоне. А в каком-то прибрежном городке "оторва" Сента с сигаретой в зубах пялится, в свою очередь, в экран на старую приключенческую ленту с героем - капитаном корабля. Параллельно в квадратных павильонах-соляриях (дело разворачивается на пляже) Некто ("альтер-эго" Голландца-актера) "мочит" головой в аквариумах неверных жен. Тут же и бар, где собирается местное прибрежное население - сценическая толпа, мельтешащая бесконечным действием: драки, танцы, опрокидывания в бассейн, клюшки от гольфа, баян, полицейские, шезлонги с дамочками, распевающими Хор прях под крутящиеся магнитофонные бабины.
Действие многозначительно набивается "подтекстами", умножается разными планами - Голландец в ретро-кино, с пленкой которого Сента не расстается, Голландец - маньяк, который казнит жен и исчезает с чемоданом, прикрыв капюшоном лицо, Голландец-актер - на съемках фильма, он же на пляже, куда попадает вместе с отцом Сенты Даландом. Из чемоданчика достает для Сенты "кровавый" прикид - алый шарфик и туфельки. Потом, решив, что ошибся, забирает. Но Сента, прижавшись к нему, выстреливает из пистолета в висок обоим. Брызжет кровь и мозг.
О чем это? Неважно, оторвать взгляд от сцены невозможно. Кажется, вот-вот режиссерский "кроссворд" совпадет: триллер и бытовая история, психопатия отвергнутого жениха Эрика и "ролевая" игра Голландца скрестятся в каком-то новом смысле. Но "каскад" фантазии продолжается до финала, пока под бушующие звуки оркестра закулисный ветер не сметает со сцены бумажки, столики, людей. Сметает со сцены и главных героев неромантического мифа, среди которых стоит отметить троих: Даланда в исполнении Станислава Швеца - ироничного папаши, с роскошным плотным звуком, отличной артикуляцией, Эрика Дмитрия Головнина - подвижного, истероидного, вокально гибкого, Сенту в исполнении Асмик Григорян - эмоциональную, харизматичную, трогательно "угловатую" по звуку. Оркестровая часть партитуры у Василия Петренко представлена свежо: он сблизил "Голландца" Вагнера с более ранним музыкальным языком - Бетховена, Вебера, артикулировав филигранную фразировку, и, вопреки традиции, струнную группу. В финале же Петренко разворачивает оркестр с чисто вагнеровской мощью, со "штормящим" звуком, с "катастрофичностью", вернув, по сути, "Голландца" в его родную стихию.