Известно, что Сталин назвал Владимира Маяковского "лучшим и талантливейшим поэтом нашей советской эпохи", после чего с поэтом сделали то, чего он больше всего не любил - "навели хрестоматийный глянец". Менее известно, что Сталин возвысил Маяковского, вручив билет № 1, лишь 6 лет спустя после его самоубийства, в 1936 году, и после настоятельной просьбы Лили Брик.
Между тем, достаточно заглянуть в начало первого вступления к поэме "Во весь голос", писавшейся Маяковским в конце жизни - "Уважаемые товарищи потомки! Роясь в сегодняшнем окаменевшем г...., наших дней изучая потемки, вы, возможно, спросите и обо мне", - чтобы понять, что "лучший и талантливейший поэт" относился к окружавшей его современной жизни, мягко говоря, не дружески. Но не менее поразительно, что здесь с бранным словом рифмуется он сам, а у Маяковского всегда было исключительное чутье на рифму, часто она имеет у него смысловой, "говорящий" характер. После такого вступления бодрый тон поэмы, эти призывы к потомкам построить светлое будущее представляются сомнительными. Как, впрочем, и вся "советскость" Маяковского, который, на мой взгляд, всю жизнь после гениальной поэмы "Облако в штанах" оставался великим поэтом-декадентом, ярчайшим представителем Серебряного века.
Между прочим, этот его декаданс прекрасно почувствовали классовым чутьем комсомольцы пришедшие на последнее выступление поэта в Политехническом музее и, по сути, освиставшие его. Не выдержав, он сел на ступеньки со сцены и обхватил голову руками. Вероятно, в этот момент он окончательно понял, что шагнул из Серебряного века в каменный, и назад пути уже нет.
Если провести параллель Пушкин-Лермонтов - Есенин-Маяковский, то Маяковский, конечно, встанет на место Лермонтова с его несколько болезненной иронией, бесконечными жалобами на несчастье в любви, особенным отношением к женщине, колеблющемся от жестокости до слезливой сентиментальности, романтизмом и, особенно, глубинным лиризмом, потому что львиная доля поэзии Маяковского написана им про себя самого. Недаром его ранняя "трагедия" называется очень просто - "Владимир Маяковский".
Но все сравнения хромают... Более прочная параллель - Маяковский-Некрасов. Вот два поэта, позволявшие себе делать предметом высокой поэзии всё, что угодно, любую "прозу жизни". И в то же самое время обладавшие каким-то невероятно пронзительным лирическим даром, прошибающим до слезы. И в то же самое время - мощным эпическим размахом (у Маяковского, например, в поэме "150 000 000") и острым чутьем к современности, к ее звукам, ее шумам, ее краскам... Место Некрасова после его смерти в 1877 году оставалось незанятым 35 лет. Пока в 1912 году в сборнике "Пощечина общественному вкусу" не родился поэт Владимир Маяковский со своим насквозь декадентским стихотворением "Ночь".
Маяковский начинал с того, чем Некрасов закончил свой путь в своих "Последних песнях" - с общего ощущения катастрофы цивилизации и беззащитности поэта в новейшую эпоху. Продолжил тем, чем его предшественник отличался в период руководства "Современником", - расшатыванием существующего строя, куда более откровенным, чем у Некрасова "революционизмом", а закончил... Трудно сказать, чем закончился бы Маяковский как поэт, если бы не "точка пули в конце пути". Весьма возможно, что автор поэм "Владимир Ильич Ленин" и "Хорошо!" написал бы цикл не менее трагических и безысходных стихов, чем "Последние песни".
Безусловно, Маяковский, как и Некрасов, это поэтическая гора. В ней много дикого, неряшливого, в ней случаются обвалы и камнепады. Но в целом она высится прочно, и рядом с ней любые ее подражатели - смешные пигмеи. Сегодня невозможно без стыда за них смотреть на поэтов, которые пытаются подражать Маяковскому, в том числе в его манере исполнения своих стихов. Да и среди соратников футуристов, включая талантливейшего Давида Бурлюка, Маяковский вне всяких сравнений. Но как в любой горе есть органические изъяны, трещины, провалы, так и в Маяковском есть органические недостатки, которые подметил Юрий Карабчиевский в книге "Воскресение Маяковского". Например, он был беспомощно груб по части юмора и иронии. Вот в стихотворении "6 монахинь" это особенно выпирает: "Пообедав, сообща скрываются в уборной. Одна зевнула - зевают шесть... Ангелицы, попросту ответ поэту дайте - если люди вы, то кто ж тогда ворóны? А если вы ворóны, почему вы не летаете?" И дело тут не в кощунстве, которое позволительно поэту-богоборцу, но в каком-то катастрофическом отсутствии чутья на юмор и иронию.
Но, как написал Александр Блок о поэте (поэте вообще), "простим угрюмство - разве это сокрытый двигатель его?" Маяковский был и остается крупнейшим поэтом своей эпохи. И нет сомнения в том, что его стих "громаду лет" прорвал. Его поэтическое мастерство изумляет, его поэтика (читай Тынянова, Шкловского, Харджиева) бесконечно сложна и виртуозна. Не будем брать раннего Маяковского, которого, в общем, признают все, включая крайних эстетов. Возьмем его "Стихи о советском паспорте". Когда-то, будучи студентами, на вечеринках мы с издевкой распевали эту оду на мотив "Гимна восходящего солнца" группы "Animals". Еще бы! В школе заставляли зубрить наизусть, как тут не покуражиться! И только со временем я понял одну вещь. Сотни поэтов, от талантов до бездарностей, писали стихи о девах и розах, о неразделенной любви и соловьиных трелях. Но попробуйте написать такое же мощное стихотворение, посвященное банальному казенному документу. И чтобы ложилось, как минимум, на десяток популярных мелодий. Чтобы не просто читалось - пелось во всю глотку. Это не просто стихи, это высший пилотаж в поэзии! И на это был способен только Маяковский.
Маяковский как поэт и сегодня не познан и неуловим. Хорошо об этом писал Юрий Карабчиевский:
"Маяковского сегодня лучше не трогать. Потому что все про него понятно, потому что ничего про него не понятно.
Что ни скажешь о Маяковском, как ни оценишь: возвеличишь, низвергнешь, поместишь в середину - ощущение, что ломишься в открытую дверь, а вломившись, хватаешь руками воздух".