Когда Льва Гумилева не стало, вы были еще достаточно юны. Потом о нем как бы забыли... И все же вы умудрились запасть на своего будущего героя! Но как?
Сергей Беляков: Впервые я увидел Льва Гумилева на телеэкране, в 1991-м, в программе Александра Невзорова "600 секунд". После этого я уже стал прицельно смотреть 5-й канал, программу "Преображение", гостями которой были Гумилев, пока он был жив, и академик Панченко. Потом появился цикл "Этносы Земли", состоящий из записанных лекций Льва Гумилева, это уже были 1992-93 годы.
Приблизительно в те же годы нам вернули из долгого забвения поэзию Николая Гумилева. И вы, юноша, почти еще мальчик, предпочли романтическому отцу достаточно сложного сына... Странноватый выбор, не находите?
Сергей Беляков: Все очень просто. Николай Степанович замечательный, конечно, но мне, как историку, интереснее историк.
А как вам удалось в конфликте матери и сына не встать ни на чью сторону?
Сергей Беляков: Некоторым, например, Михаилу Ардову показалось, что я встал на сторону сына. Но я считаю, что любой исследователь должен стремиться работать с холодной головой.
Но есть ведь человеческое. Иногда - слишком человеческое...
Сергей Беляков: Если историк чего-то стоит, то он должен встать над своими эмоциями и попытаться доискаться до истины.
Второй серьезный риф, на который вам удалось не напороться, - это взаимоотношения вашего героя с женщинами. Вроде, все написано, и никакого смакования подробностей...
Сергей Беляков: Можно было эту тему вообще не затрагивать, как это сделали другие биографы Льва Гумилева, но это бы сильно обеднило его образ. Он ведь не 24 часа в сутки работал над пассионарной теорией этногенеза и штудировал переводы китайских хроник!
Помню, был большой скандал, когда в "Знамени" опубликовали мемуары Эммы Герштейн. В чем только очень пожилую уже подругу Льва Гумилева не обвиняли!
Сергей Беляков: С мемуарами вообще очень сложно работать. Всякий источник субъективен, есть даже такая специальная дисциплина - источниковедение, которая учит правду отличать от лжи, не важно, сознательной или неосознанной. Но мемуары Эммы Герштейн, на мой взгляд, - один из самых ценных источников, в том числе и биографии Льва Гумилева.Хотя ошибки есть и у нее. Например, разговор о евразийце Николае Трубецком она переносит из 1950-х в 30-е годы, когда ученый еще не был знаком с трудами евразийцев.
Критики делают из вашей книги самые разные выводы. Один предположил даже, что вы своего героя очень не любите...
Сергей Беляков: Ну, если считать, что своего героя любит только тот, кто его хвалит... Я считаю Льва Гумилева личностью замечательной, но знаю также, что человек он был, мягко говоря, сложный.
Вам удалось увлечься какими-то его научными взглядами?
Сергей Беляков: Прежде всего Гумилев позволил мне избавиться от веры в прогресс, в поступательное развитие человечества. Разумеется, мне интересна пассионарная теория этногенеза, взгляды Льва Гумилева на межэтнические отношения, которые, по моему мнению, совершенно недооценены.
А ведь сегодня, когда мир, похоже, сошел с ума, в том числе на почве межэтнических отношений, это остроактуально!
Сергей Беляков: Гумилев занимался именно этнической историей, не социально-экономической. И даже политическую историю он рассматривал с точки зрения межэтнических отношений. Вместо слова "нация" он употреблял слово "этнос", он не разделял эти понятия.
Сколько времени вы писали эту книгу?
Сергей Беляков: Непосредственная работа над книгой заняла года полтора. Но сбор материалов шел все эти 20 лет. В какой-то момент я понял, что, если не я, то никто к 100-летию Льва Гумилева книгу о нем не напишет. Никто, кроме меня, и не написал. Конечно, есть еще книга Сергея Лаврова, но Сергей Борисович писал ее уже тяжело больным человеком. Он просто многого не успел в нее включить, оттого книга его неполна и в значительной степени устарела.
Сергей, в финале премии оказалось сразу два автора из Екатеринбурга - вы и Анна Матвеева. Чем это можно объяснить?
Сергей Беляков: Многим... Но я не люблю предполагать, я, как историк, предпочитаю знать. Ну, вот так сложилось. Возможно, воздействует благоприятная литературная среда.
Это вы как заместитель главного редактора журнала "Урал" говорите? Ваш журнал - заметное явление в литературной жизни города?
Сергей Беляков: Безусловно. Другое дело, что о литературной жизни города знает лишь ничтожная часть города... Но все, кто интересуется литературой, о журнале "Урал" знают. У нас ведь даже работает литературный клуб, люди собираются каждую неделю, и всегда полно народу! Конечно, на страницы журнала мало кто из них попадает. У нас очень строгий отбор. В журнале "Урал" публикуются лучшие писатели, и не только уральские, но и питерские, и московские.
Мы с вами встретились у памятника Достоевскому. Уж не о Федоре ли Михайловиче будет ваша следующая книга?
Сергей Беляков: Пока не о нем, хотя у меня есть статья, которая ждет своего расширения до размеров книги. А сейчас я работаю над темой, которую условно можно назвать "Писатели и национализм". Книга будет посвящена взаимоотношениям русских и украинцев, на литературном материале гоголевской и булгаковской эпох.
Последствия увлечения теорией этногенеза Льва Гумилева? Ваш герой не отпускает вас и после завершения книги?
Сергей Беляков: Бесспорно. При этом я не могу назвать себя ни учеником Льва Гумилева, ни его последователем. Но он оказал на меня огромное влияние. И для меня было очень важно доказать коллегам-историкам, что Лев Гумилев не шарлатан, а уникальный исследователь, оправдать его.
А его надо оправдывать?
Сергей Беляков: Попробуйте сослаться на Льва Гумилева где-нибудь на защите диссертации и посмотрите, что будет! Самое печальное, что он сам в этом виноват. В своих работах, особенно поздних, он наделал много ошибок. Он очень хотел развеять так называемую черную легенду о татаро-монгольском иге. И часто при этом шел против истории, игнорировал источники, выдумывал многое на пустом месте. Поделом его ругали и за трактовку Куликовской битвы. Зато во всем, что касается межэтнических отношений, позиции Льва Гумилева очень сильны.
Сергей, как вы полагаете, ваша книга попала к своему адресату?
Сергей Беляков: Вообще-то я писал эту книгу для всех читателей, думал о том, чтобы она была интересна каждому образованному человеку.