Антон Понизовский - еще один финалист национальной литературной премии "Большая книга". Роман "Обращение в слух" - первая его книга. То есть, писателя с полным правом можно назвать открытием этого премиального сезона. До того, как заняться литературой, Антон Понизовский, если верить открытым источникам, работал с Леонидом Парфеновым на проекте "Намедни", был продюсером на НТВ, ¬придумал несколько телепрограмм, руководил "Добрым утром" на Первом; в середине нулевых эмигрировал в Канаду, быстро вернулся. И вот.
В названии Вашего романа Яндекс подчеркивает "в слух". Очевидно, по его мнению, должно быть слитно. А у Вас раздельно. Такая игра не может быть случайной…
Антон Понизовский: Конечно! "Обращение в слух" - как в новую веру. Как "обращение в христианство". Внутренний переворот. Не слушал, не слышал встречного-поперечного, а слышал только себя - и вот постепенно-постепенно начинаю оборачиваться к нему лицом… обращаться.
По структуре роман похож на "Декамерон" Боккаччо, - люди вынужденно оказались вместе (тоже виновата природа: вулкан с непроизносимым названием) и, правда, не рассказывают, но слушают истории, обсуждают их и вступают между собой в отношения…
Антон Понизовский: Совершенно точно. "Декамерон", "Гептамерон"… Средневековая, статичная, искусственная, условная форма, а внутри - яркие, жаркие, парные, живые истории. И чередуются. Драка - менуэт. Пьянка - котильон. Было важно сопоставить два совершенно разно… разноприродных пласта - документальный и супертрадиционно-литературный. Запрячь в эту конструкцию коня и трепетную лань. И гикнуть!..
Федор, сын давно расставшихся, но все еще молодых, при этом состоятельных родителей, много лет живет вне России. Похоже, именно этому не очень зрелому, немного не от мира сего молодому человеку Вы и поручили озвучить Ваши выстраданные мысли об Отечестве. Только ли затем, чтобы проиллюстрировать известную по цитате из Есенина мысль: "Лицом к лицу лица не увидать, большое видится на расстоянье"? Или все еще проще, и Вы хотите нас убедить, что Россию можно любить только вот так, издалека?
Антон Понизовский: Рассуждать - пожалуй, проще издалека. А вот любить, видеть, слышать… Есенин, конечно, высказался чеканно. Да только вот "на расстоянье" лица сливаются в обезличенную условную массу. Живое, подлинное лицо видится (и живой голос слышится) - именно что "лицом к лицу"…
Циничный представитель старшего поколения Дмитрий Всеволодович после нескольких прослушанных рассказов говорит, обращаясь к Феде: "Послушаешь этих ваших… свободных нарраторов - и понятно, почему все, начиная с Гоголя, как-то больше в Монтре тянулись… предаться думам о родине. В Рим, в Женеву… И мы с вами тоже - видите, в Бернерском Юберлянде исследуем тайну русской души. И - правильно, я считаю! Здесь это еще можно хоть как-нибудь выносить. Дома послушаешь - сразу ложись и помирай". Старшему из собеседников все ясно с Россией: "Это пугало для всего мира, страна-пугало и народ-пугало", тогда как младший пытается понять: " Где причина, что Бог позволил нам быть инфантильными? В чем миссия инфантильности нашей?" Складывается впечатление, что, слушая и обсуждая монологи, которые стали мясом романа, Ваши герои пытаются вывести формулу русской души… Вместе с Вами, конечно!
Кто сможет вывести "формулу души" своего ребёнка? Отца? Матери? Близкого друга? Даже подумать как-то неприятно…
А для чего изначально брались эти интервью? Что это была за работа?
Антон Понизовский: Не было никакой посторонней задачи, которую потом причесали, обстругали и втиснули: интервью брались для этой книжки.
И насколько, по-Вашему, репрезентативен срез российского общества, поучаствовавшего в полевых исследованиях?
Антон Понизовский: На 34 процента… Вот я разговариваю с девушкой, черкешенкой лет двадцати семи. Она мне рассказывает, как в детстве села на необъезженного коня. Как любила отца - а отец рано умер... Как занималась армрестлингом… Она мастер спорта по армрестлингу, у неё бицепсы вот такие! У вас много таких знакомых девушек? У меня нет. Она "репрезентативная"? Ничуть. Зато она страшно симпатичная, живая, классная, мы разговариваем час, полтора, расстаёмся друзьями - и я очень надеюсь, что в книжке какое-то тепло сохранилось, что читатель тоже её услышит - а услышав, полю… Ну, может, "полюбит" слишком сильное слово, но вот хотя бы услышит её, почувствует, что эта девушка - совершенно читателю или читательнице чужая, "лицо кавказской национальности", торговка с рынка, ещё какая-нибудь социальная ерунда - и в то же время по-человечески близкая, живая, понятная… И тогда завянут и рассыплются в труху все эти "формулы", "репрезентативность"…
Ваше феерическое препарирование личности и творчества Ф.М.Достоевского, после которого от бедного классика не остается камня на камне… "Уж у него и младенчиков режут, и девочку семилетнюю секут, и мальчика восьмилетнего -голого, что характерно - затравливают собаками, и еще одну пятилетнюю девочку - тоже секут, запирают в отхожем месте, я даже детали тут опущу… Это уже Сорокин, фактически. Мало, что автор далеко по ту сторону человеческой меры - если угодно, нравственной меры. У меня ощущение, что он меру художественную (что важней для писателя) напрочь уже теряет..." В уста Дмитрия Всеволодовича Вы что, часть своего диплома вложили? Или диссертации? Оппонент Федора явно "против колхозов". Федор (не зря ведь он Федор, конечно!) - за. А Вы?
Антон Понизовский: Как же всё-таки упал престиж изящной словесности! Нет, не диплом и не диссертация: всё делалось специально для этой книжки, и только. А насчёт "за" Достоевского - не "за"… Мне рассказывали про одного музыкального редактора, который в Гостелерадио СССР пересидел всех начальников, потому что у него было два ответа на все вопросы: "Я ни за что не отвечаю" и "Моцарт - великий композитор". Фёдор Михайлович Достоевский - великий писатель. Гениальный. Иногда - ужасно остроумный. Я - "за".
Случайно знаю, что Вы работаете над новой вещью. Что это будет?
Антон Понизовский: Приключенческий роман. Небольшой. Полдействия разворачивается 27 декабря 1908 года, накануне крупнейшей катастрофы в европейской истории ХХ века… "Обращение…" - это была попытка погрызть границу между художественной словесностью и документальной, проверить, какие между ними драматичные отношения - а теперь хочется пораскачивать границу между так называемой "серьёзной" словесностью - и остросюжетной. Хочется, чтобы читалось взахлёб, и в то же время - про самые важные вещи. То есть не игра, не постмодерн, а всерьёз: не на жизнь, а на смерть. Вообще, интересно, когда задача - невыполнимая. Высока вероятность сломать шею - зато пока летишь, в ушах красиво свистит.