Алла Пугачева: Я больше не хочу терпеть боль

День, два, три - Пугачевой нигде нет, но тут агентура сообщает: "Она в "Балчуге", отель такой у Кремля".

"Алла Борисовна, здравствуйте! Это Маша Городова, вы обещали…"

"Да помню я все! Диктуйте свой номер, освобожусь - сама позвоню".

Назавтра вечером звонок: "Маш, я в "Балчуге". Через час уйдет массажист, и я свободна. К полдесятому подъезжайте. Вам не поздно?"

Охота за звездой - это действительно роман: есть и интрига, и всегда неожиданность открытия - да она совсем не такая, как говорят.

Алла Борисовна, по-моему, вам дан удивительный дар - дар обновления. Вы победили с "Арлекино", и когда после этого композиторы понесли вам всевозможных Пьеро, вы заявили: "Все! Арлекино больше не будет!" Тонко, покорив интеллигенцию, спели романсы в "Иронии судьбы" и потом - вдруг диско и рок. Наверное, дар обновления - это дар Божий, неслучайно у священников есть молитвы, когда они просят: "Господи, обнови нас!" А что обновляет вас? И какая вы сейчас?

Алла Пугачева: Обновиться мне пока нетрудно, потому что священники действительно так молятся, и некоторые из них молятся за меня. И я благодарна им за это. А потом, сама жизнь, такая переменчивая, не дает мне стоять, заставляет меняться.

Мне всегда казалось, что я не просто пою - воспеваю. Горе, радость, удачу, неудачу. Иногда я пою о том, что уже произошло, иногда песня предвосхищает события. Например, был период, когда Игорь Николаев так тонко чувствовал меня, что какие-то ситуации предугадывал: написал "Не обижай меня!", я спела, а через полгода - бац! - со мной это все и случилось. Я его потом даже бояться стала. Но я не только свою жизнь пою, я пою жизнь женщины, которая сидит в зале. И весь кошмар в том, что когда споешь что-нибудь "до того", то волей-неволей в твоей жизни это происходит. Поэтому иногда хочется спеть что-то легкое, спеть тех авторов, которые о тебе ничего не знают, просто придумать веселую, радостную ситуацию, а не сигналить в небеса о том, как тебе плохо. Наоборот, надо петь о том, что все будет хорошо, но тогда, боюсь, я буду неинтересна!

То есть вы считаете, что интересны зрителям, только когда страдаете?

Алла Пугачева:  Да. Но это и хорошо, потому что, когда я пою, я отдаю эти страдания, не обязательно мои, вообще, женские, - отдаю их музыке и таким образом избавляюсь от них. Или же, бывает, спою, и они приходят ко мне. Это трудно сформулировать, но когда поешь, выходишь на сцену - это всегда общение с чем-то высшим.

То есть талант актрисы - это тоже Божественный дар?

Алла Пугачева: Конечно, который мы, как правило, не бережем. Ведь в мире есть и другие силы, которые держат тебя, и тут ничего не поделаешь.

Актерский дар - это еще и дар перевоплощения, и чем талантливее актер, тем чаще его путают с его маской, и уже кажется, что и буфетчица из "Настоящего полковника", и мадам Брошкина - это все вы.

Алла Пугачева: На сцене нет маски. Каждый раз я по-разному пою одну и ту же песню, потому что каждый раз по-разному ее чувствую. Конечно, я играю какие-то типажи, но это чисто актерская работа. И если зрители думают, что это все я, то пусть! Значит, я неплохая актриса, раз так вхожу в образ - мне это льстит. Ведь если я пою на сцене с бокалом вина, изображая чуть подвыпившую даму, то это не значит, что я за кулисами выпила! Женская натура многогранна. Что касается мадам Брошкиной, то, когда я поняла, что люди не догадываются, что Брошкина - это такая брошенка, от слова бросили, то я и изображать-то ее стала по-другому: более кокетливой - вот дурочка она такая вся... Но мне было странно, что люди не поняли этого с первого раза: мне-то это ясно, потому что еще у нас в школе, если мальчик бросил девочку, то про нее говорили: "А-а-а, Брошкина!"

Алла Борисовна, в вашей "Золотой коллекции" есть удивительная запись песни "Робот", где чистый, трогательный голос старательно выводит мелодию, и еще ничто не обещает тот накал страстей, те краски и глубину чувств, за которые полюбили вас позже. Откуда потом все взялось?

Алла Пугачева: А все и было. Честно говоря, я была против этого диска, где я, шестнадцатилетняя, еще только искала себя. Но ведь тот же "Робот" стал хитом, прижился, и меня даже путали с Анной Герман. А против включения диска в коллекцию я была потому, что мне казалось, что никто не должен знать, как это начиналось, мне хотелось показать какой-то результат, когда я уже начала петь свободно, по-своему. На сцене я это делала всегда, а вот на записи приходилось спорить с композиторами, даже с теми, с кем спорить я вообще не имела никакого морального права. А когда я почувствовала, что это право имею, то к этому моменту они сами перестали со мной спорить, потому что получали результат. Но это произошло где-то уже после песен Паулса. А так, на студии, я очень долго была зажата в рамки того, что можно, а что нельзя - ведь иначе песню не пропустил бы ни один редактор. Вообще я не студийная певица, постепенно, может быть, я становлюсь раскованной и в студии, но мне это трудно. Настоящая я на сцене, живьем. А в студии у меня нет ощущения сцены.

А если поставить зрителей за стеклом?

Алла Пугачева: Иногда это помогает, но я таких зрителей стесняюсь, потому что все-таки это процесс интимный.

Жизнь актрисы - это самодисциплина, это труд, она, как мне кажется, гораздо прозаичнее, чем это видится со стороны. Но, тем не менее, вокруг этой жизни всегда роятся слухи, создаются и поддерживаются мифы. Зачем?

Алла Пугачева: Это показатель интереса к нам. Ведь люди пристально следят за личной жизнью знаменитостей, и если она становится для них малоинтересной, то они сами все и придумывают. Плюс журналисты, которым надо зарабатывать на хлеб выдумками - такое сейчас время пришло. Остановить все это нереально, поэтому сама я, лично, ничего не придумываю. Выдумывается все газетами, и мною не отрицается. И иногда я сама открываю газету, обалдеваю оттого что вижу, и думаю: "Ну что ж, раз так..."

Значит, суд! Опровержение!

Алла Пугачева: Зачем? Лучше я спою на эту тему. Мыльная опера, если она создается самой жизнью, не должна прекращаться. Просто передо мной ставят актерские задачи.

И вы потакаете этому?

Алла Пугачева: А что делать? Отрицать, судиться с желтой прессой бесполезно. Мне предлагается либо проглотить эту горькую пилюлю и страдать, нервничать по этому поводу, либо опровергать все - но я выбрала третье. Я натягиваю это выдуманное событие на себя.

А судиться... - не царское это дело. Кто мне верит, кто меня знает, тот, я думаю, удивится или оскорбится вместе со мной, кто-то останется равнодушным, а кто-то поверит. Так у меня уже настолько неподмоченная репутация, что ее и подмочить-то не грех. Поэтому все идет в копилочку. Я думаю, что период хамства и беспредела в журналистике скоро кончится, потому что это уже некрасиво. И люди попривыкнут, и, надеюсь, даже самые распущенные журналисты поймут: так уже неинтересно, надо по-другому. А какие-то оскорбительные вещи я просто стараюсь пропустить, потому что от этого не избавиться. Ну что ж, думаю, и им, наверное, надо кормить детей.

А как Кристина, ребенком, воспринимала это повышенное внимание, все эти слухи? Было заметно, что она росла ранимой девочкой. Ее это не коснулось?

Алла Пугачева: Как не коснулось! Очень даже коснулось, но надо было поработать над этим, утешить, объяснить, не пускать на самотек детские стрессы. Я ее сразу приучила, что всяко может быть, поэтому, кстати, она и сейчас все воспринимает спокойно. Больше всего я боялась, что она будет портиться на хвалебных статьях, и когда было что-то критическое или даже оскорбительное, мне ее на этом воспитывать было легче, ведь она знала правду. Она говорила: "Мама, но это же все вранье!" А я ей: "Вот так это и воспринимай. И когда ты будешь к этому так относиться, то и другие поймут, что это неправда. А мамой надо гордиться".

В каком-то давнем интервью в 80-х, на вопрос что самое радостное для вас произошло в том году, вы неожиданно ответили: "Кристина перестала плакать, когда я уезжаю!" Что у вас, матери и певицы, тогда перевешивало на чаше весов?

Алла Пугачева: Конечно, работа. Уезжать тяжело. Я не задумывалась над тем, станет ли Кристина актрисой или нет, но я должна была ее как-то приучить к тому, что, раз надо, так надо. Пусть не гастроли, но взывают же врача или журналиста, и нужно срочно уезжать. Она должна была понимать, что деньги легко не даются.

Для того чтобы чего-то добиться на сцене, надо многим жертвовать, но я делала все, чтобы как-то уравновесить эту ситуацию - все мои мужья были людьми творческими, и, по идее, они должны были меня понимать. И если я с ними и расставалась, то потому что просто перерастала их как личность. С чем они, наверное, не смогли смириться.

Это приводит к одиночеству?

Алла Пугачева: Публичное одиночество - это вообще пожизненно. К этому надо готовиться всем тем, кто только собирается начать эту карьеру. Как правило, люди, хоть чего-то добивавшиеся на этом поприще, внутри себя очень одиноки. Несмотря на то, что окружены семьей и у них все есть... Так, сам по себе маешься...

Потому что творчество: никто не поймет?

Алла Пугачева: Просто никого нельзя допускать в свой мир, потому что если ты впустишь, а тебя недопоймут, это будет удар, это будет боль. И для того чтобы такого удара не было, нельзя допускать людей, даже достаточно близких - мужа, дочь, до какого-то своего самого глубинного нутра. Потому что, если уж и они, допущенные, чего-то не поймут, для меня это будет еще больнее. А я больше не хочу терпеть боль. Поэтому я закрыта. Поэтому даже они не знают, что у меня там, внутри. Наверное, это тоже можно назвать одиночеством - внутренним. Это как вулкан: там лава, там подспудно идет какой-то процесс, и когда происходит накопление, то это все выплескивается в песню, музыку, стихи. Но когда там все это только варится, все только складывается - так причудливо, - никого впускать нельзя.

А вы не боитесь это потерять?

Алла Пугачева: Да, это может израсходоваться. Но ведь, в конце концов, все кончается, может, кончившись в песнях, это будет проявляться в чем-то другом.

Поэтому вы в свое время взяли тайм-аут?

Алла Пугачева: И не я одна. Такие звезды, как Тина Тернер, звезды мирового значения, и они останавливались. Тина даже на девять лет - так она мне говорила. Никто не может объяснить, отчего это, но бывает что да, надо. Понимаете, нельзя быть совершенно пустой, вычищенной изнутри или забитой другими заботами, и при этом выходить на сцену. Если ты такой, то и выходить к публике не надо. Идти надо с открытым забралом, с той лавой, которая должна выплеснуться на них... Но если вулкан вдруг потух, то, что делать... надо оставаться честной. Надо дать себе время, чтобы все это снова образовалось - нельзя себя так расходовать.

А находясь на сцене, вы что-то получаете от зала?

Алла Пугачева: А как же! Это абсолютно взаимное действо: да, я им отдаю, но я и получаю.

А что вы чувствуете, что происходит с вами после концерта?

Алла Пугачева: Сразу после концерта даже самые близкие люди делать мне замечания не решаются. Они понимают, что должно пройти время - я ведь и без них знаю, что было неправильно. А у меня в этот момент вот это ощущение счастья или несчастья. Несчастья - если не получилось так, как ты хотел, и счастья - если все получилось. Причем это не зависит от зрительского успеха, это мои критерии. Например, я поняла, что мне мешали - мне мешал звук, его сделали не так, как надо. А ведь когда я себя не слышу, я не могу ничего контролировать, это стоит мне какого-то форсированного действия, которое не дает мне более тонко, филигранно сыграть актерски. И я не удовлетворена! Я не получила удовлетворения! Может быть, его получил зритель, и то, наверное, не в такой степени, в какой бы мне хотелось. Но я-то - нет! Да, у меня уже есть замена этому чувству -  автопилот, мастерство. Знаете, как говорят: проедем на мастерстве, проедем на технике. Но мне этого мало! Мне нужно абсолютно все! Для того чтобы я чувствовала себя органично, я должна полностью получить этот оргазм, это интересное, дивное ощущение. И если я его на сцене не получаю - это трагедия. И конечно, лучше мне в этот момент на глаза не попадаться... Хотя некоторые идут на то, чтобы получить от меня все сразу -  подходят с какими-то объяснениями: звук был не такой, ничего нельзя было поделать... Понимаете, это не значит, что я бью там кого-то, ругаюсь, нет, не в этом дело, это не какая-то банальная ругань, хабальство... Нет, тут другое - тут трагедия. Это все люди близкие, поэтому, когда они видят мою трагедию, они чувствуют себя виноватыми, и для них это тоже ужасно.

Алла Борисовна, что-то я не помню, чтобы журналисты с вами на эту тему разговаривали, все почему-то начинают о личной жизни.

Алла Пугачева: А они не понимают, что это и есть жизнь. Поэтому, если я не смогла прожить эти два часа так, как я должна была их прожить, то, конечно, мне жалко своей жизни. И жалко тех людей, которые сидят в зале: они платили деньги, они не знают, что они могли получить больший творческий оргазм, и я, и они. Но им-то не с чем сравнить, а я бы хотела, чтобы они всегда знали, как это должно быть.

А есть ли что-то, вне сцены (семья, мужчины, какие-то увлечения), что может заменить вам это чувство? Есть ли что-то равноценное тем ощущениям, которые дает вам сцена?

Алла Пугачева: Любовь. Поэтому когда я влюбляюсь, я даже меньше выхожу на сцену: делить не могу. Тут или туда, или туда - или любовь на сцене, со зрителями, или любовь с ним. А с двумя сразу не могу.

Значит, вы поете, когда несчастливы?

Алла Пугачева: Ну да, все стою и пою от боли (Смеется). Нет, не то, что несчастная. Просто я или счастье, или несчастье делю со зрителями.

А как вы относитесь к тому, что вам приписывают какие-то романы? Или не приписывают?

Алла Пугачева: А что мне плохо, что ли, если мне, в мои-то годы, приписывают романы, причем с такими молоденькими, талантливыми людьми. Плохо ли мне? Меня это куражит. Потому что если уж об этом пишут, если люди от меня этого ждут, то я должна быть достойна ситуации, я должна ей соответствовать. Я тут же начинаю худеть, хорошеть - чтобы люди не смеялись над этим, а думали: "Смотри-ка! Вот это да!"

Алла Борисовна, а вы, случайно, не выдумываете тех мужчин, которые рядом с вами?

Алла Пугачева: В каком смысле? (Смеется) В смысле идеализирую ли я их? Конечно, я их идеализирую. Я их воздвигаю на пьедестал, я делаю все для того, чтобы они были этого достойны. Мне это нравится, а как же еще получать удовольствие от этого чувства? Не знаю, творю ли я их, но я не люблю неинтересных людей, и только яркие, интересные люди вокруг меня.

Но все-таки иногда кажется, что вы гораздо ярче их, что прожектор - вы, и уже в вашем освещении они становятся заметнее.

Алла Пугачева: Нет, совсем нет. Вот это слышать как раз очень обидно, потому что не надо забывать, что ведь и я тоже освещаюсь за их счет. Просто есть такой стереотип: вот это звезда, она давно, а этот молодой, он недавно, поэтому, мол, она ему и помогает. Ничего подобного. Есть другая сторона - я тоже освещаюсь этим светом, совершенно другой энергией и талантом, меня это подпитывает, я чувствую, что проживаю жизнь не зря. У меня встреча с чем-то интересным, совершенно мне незнакомым, этим я пополняю свои знания, обогащаюсь. А потом мне нужны новые ощущения, причем очень терпкие, для того чтобы потом их переработать... Даже разочарование. Я всегда говорила женщинам, что лучше уж разочарование в любви, чем ее отсутствие. Это тоже адреналин, это обновляет тебя. И не надо думать, что ты губишь в себе что-то, наоборот, это стимулирует тебя к тому, чтобы что-то пересмотреть и в жизни, и в себе.

И вы потом готовы влюбиться заново?

Алла Пугачева: Что значит готова? Оно либо приходит, либо не приходит. Я же не стою, не жду в очереди. Нет, это все свыше. Просто я не побоюсь нового чувства. Наоборот, мне было бы плохо, если бы я его упустила.

А вы не боитесь боли: а если предательство? Или вас уже нельзя предать?

Алла Пугачева: Меня? Думаю, что уже нет (Смеется). Я уже прожила достаточно долгую жизнь, я давно живу, и предательства были и, наверное, будут. Может, они и есть... Но скорее я боюсь за того, кто предает. Потому что нельзя предавать, и если он так сделает, ему все это где-то аукнется.

Но есть такое ощущение, что как только те звезды, о которых мы говорили, отходят от вас, они гаснут или, по крайней мере, перестают быть такими яркими, какими были рядом с вами. Почему?

Алла Пугачева: Моя задача привлечь к ним внимание, дать им шанс, и все. Я не собираюсь нянчиться с ними до их старости. Если человеку дали шанс, если я сделала все, чтобы на него обратили внимание, то дальше он или идет, или нет. То есть дальше его выбор. И если он заканчивает свою карьеру - это его проблемы.

А что происходит с людьми после взлета наверх?

Алла Пугачева: Они не выдерживают популярности, нервотрепки, которая с этим связана -  талантливые люди очень ранимы. Но за этот год или полгода, когда я рядом, я пытаюсь им заранее рассказать о том, что их ждет.

Рассказываете про закулисье?

Алла Пугачева: Да, потому что там очень много рутины, можно написать целый трактат: "Трудности сцены". Перед выходом, после выхода, на сцене... Как-то я попыталась посчитать только мелкие трудности, и у меня получилось сто тридцать восемь. Какие? Ну, например: у меня сел микрофон, или раньше были проблемы со шнуром, или то, что музыканты не поняли, как я с ними общалась спиной...

А что, музыканты ловят сигналы от вашей спины?

Алла Пугачева: И от спины, и от всего. Потому что они могут не в том темпе начать, и как им это показать, чтобы их это не сбило? Может вдруг все отключиться: это идет такая большая римская цифра I, и дальше идут подпункты того, как себя надо вести: А - не обращать внимания, В - зрители подумали, что у тебя отключилась фонограмма и ты должен суметь объяснить им, что это не так. Или не объяснять, а просто придумать что-то, что удержит их внимание.

Это вы для Кристины писали?

Алла Пугачева: Нет, для себя. Мне самой интересно было все разложить по полочкам, и это называлось "Трудности легкого жанра", ну вроде пособия "Что нужно альпинисту, чтобы идти в горы". Ты думаешь, что ты спел, и все… ты в шоколаде - ан, нет! Может случиться спазм, или ты зацепился за что-то платьем, или застрял каблук в досках сцены... У меня с этого все начиналось, все это было. Или, скажем, неотапливаемый зал: как согреться, чтобы остаться актером?

А если так же, как зрители?

Алла Пугачева: Нет, я не имею на это права. На сцене мне допинги не нужны.

Алла Борисовна, а я вспоминаю, как вы больная выступали на концерте Раймонда Паулса, и как восторженно зал принимал вас. Трудно было, с температурой?

Алла Пугачева: Трудно, но уйти невозможно. Зал принимал меня хорошо, хотя мне от этого легче не было, потому что это такая мука, когда не слушается голос, и ты себя плохо чувствуешь. Тут уже на тебя работает опыт, потому пришлось за одно мгновение до концерта, когда Паулс узнал, что я заболела, поменять все тональности.

А что вам помогло на сцене - тот самый автопилот, магия имени, любовь зрителей?

Алла Пугачева: Вот эта-то любовь, она и не дает тебе спуску. Конечно, если видят, что я болею (а я им сказала об этом, извинилась!), но все равно все делаю и делаю неплохо, то это находит в людях отклик. Причем стараюсь не показать, как мне плохо. Но ведь зрители, с какой силой любят, с такой же и готовы разлюбить. Так что зрительской любви доверяться нельзя, поэтому если ты хочешь, чтобы тебя любили всегда, ты должен этому соответствовать. Вот от этого чувства ответственности я больше всего и устаю.

Раз звезда, падать уже нельзя?

Алла Пугачева: Нельзя.

Алла Борисовна, а вам есть равные?

Алла Пугачева: Конечно, а как же. Просто они в других жанрах или в песнях тоже, но в других направлениях.

А есть люди, которые могут сказать вам на "ты": "Алла, здесь ты не права!"?

Алла Пугачева: Есть и всегда были. Только это люди, которым я доверяю. Если мне это скажет человек, которому я не доверяю, я не поверю, а раньше я его вообще бы послала подальше.

Сейчас нет?

Алла Пугачева: Сейчас я другая стала. Не то чтобы мягче, я... как бы это сказать... я стала более философски смотреть на вещи. Как будто внутри стержень появился. Но это случилось именно тогда, когда я была при смерти, я тогда многое пересмотрела. Но, честно говоря, ворошить этого не хочу… Не знаю даже, насколько мягче я стала, может жестче, но жестче к себе. Я стала лучше понимать людей, стала чаще ставить себя на их место. И, например, музыкантам, с которыми у меня сложились давние отношения и которые ра-ботают со мной по двадцать - тридцать лет, им уже и объяснять ничего не надо. Если раньше для того, чтобы быть жесткой, надо было повысить голос или как-то рыкнуть на них, то сейчас достаточно просто чуть тверже взглянуть, и люди уже понимают, что не правы. Мягче ли это? Да уж не знаю.

Алла Борисовна, со стороны очень заметно, что вы можете отсекать от себя лишних, случайных людей.

Алла Пугачева: Уж давно отсекла. Отсекла лишних. И поэтому я всегда спокойна, даже если осознаю, что кто-то может обидеться. Меня это сейчас даже не волнует: если люди не поняли, в чем дело, то мне это все равно. Потому что я, например, не могу больше пятнадцати минут находиться на каком-нибудь банкете. И я считаю, что не обязана это объяснять. Я считаю, что могу себе позволить просто извиниться и уйти. Если человек не понял, то я не должна объяснять, поэтому я стараюсь ходить куда-то очень выборочно. И дело совсем не в том, что мне скучно, нет - мне просто становится физически плохо. Я не могу находиться внутри зрительского внимания. Я могу находиться только над зрительским вниманием, на сцене, а внутри мне тяжело.

То есть вас смущает, вам плохо оттого, что на вас глазеют?

Алла Пугачева: Если они глазеют, когда я на сцене, - это я понимаю, но вот когда я внутри этого, в той самой, как сейчас говорят, тусовке, мне становится нехорошо. А мне уже много лет, и я хочу беречь каждую минуту, я хочу, чтобы мне было хорошо. А потом я не желаю расплескивать ту энергию, которая осталась во мне. Много ли ее, мало ли, но, наверное, меньше, чем раньше, поэтому я ее берегу.

А у вас есть какая-то внутренняя защита?

Алла Пугачева: Раньше меня вообще называли гением самозащиты. Так получалось, что я умела защищаться. А сейчас есть защита моих ангелов-хранителей, защита людей, с которыми я пришла, и навыки, которые выработаны с годами. Но в то же время защитное поле ослабевает, и поэтому я стараюсь его лишний раз не дырявить.

Алла Борисовна, я не раз замечала, что вы можете буквально взглядом остановить того, кто собирается к вам подойти.

Алла Пугачева: Да, многие мне об этом говорят, но сама я этого не ощущаю. В то же время, если надо, что ж, я пропускаю. Пожалуйста, заходите, только не нагадьте там, а то я себя столько чистила… Не надо с грязными руками.

А когда вы идете на сцену, к вам вообще не подойти. Сама наблюдала, как даже очень разбитные журналисты просто вжимались в стенку. Чего они боялись?

Алла Пугачева: Вот это от меня уже не зависит. Наверное, это уже не Пугачева идет, а сгусток энергии. Поэтому осторожно - опасно для жизни (Смеется)! У людей инстинкт самосохранения. А потом многие знают, что я в этот момент никого и не увижу, и не пойму -  бесполезно. Поэтому и не суются.

Такое впечатление, что ваше призвание - сцена - вытягивала из вас все, что вы отдавали ей больше, чем можно. Вы можете дочери пожелать такую судьбу?

Алла Пугачева: А желай, не желай, она такой и будет, если Кристина станет все отдавать карьере. Понимаете, карьера - это великое слово. На нем есть какой-то штамп, налет чего-то примитивного, но на самом деле карьера - это великое. Карьера - это путь к сердцам людей, это путь к такому свету, где тебя заметят. Потом карьера - это еще, пусть и тяжелое, но какое-то материальное благополучие, когда ты можешь сделать выбор: работать тебе или нет. Но главное в карьере не материальное, главное, что это путь к храму зрительских сердец, и главное, чтобы тебя туда допустили. И вот когда ты уже допущен, когда ты светишь им, и они отвечают тебе, когда это взаимно - вот это и есть карьера.

А чем вам пришлось жертвовать ради этой карьеры?

Алла Пугачева: Знаете, меньше всего я задумывалась об этом. Я делала свое дело и вместе с тем рожала дочь, воспитывала ее, помогала маме, помогала другим людям, потому что, как это ни странно, раньше было больше возможностей помочь. Сейчас это сложнее.

Это звучит неожиданно, потому что складывается впечатление, что вы не просто успешны, но и очень богаты. По крайней мере, люди так думают.
Алла Пугачева: И пусть думают.. Статус надо держать. Просто сложился такой образ, что я крутая миллиардерша. Ну и пусть, мне это нравится, поэтому доказывать обратное я не буду. Но уж если говорить правду… Мне все приходится зарабатывать самой, даже спонсоров бывает трудно найти, потому что они говорят: "О, вам-то зачем?" Но у нас в стране так: чем лучше работаешь, чем лучше твое шоу, тем меньше ты имеешь. Потому что для того чтобы его окупить, надо так поднять цены на билеты, что зрители не смогут их купить.

Тут Пугачева посмотрела на часы, извинилась и вызвала по телефону машину.

Алла Борисовна, композиторы про вас говорят, что вы удивительно чувствуете страну, время, когда и какая песня станет хитом. Как вы это узнаете?

Алла Пугачева: Интуиция, думаю, причем чисто женская. Они, бывает, настаивают: вот сейчас надо спеть эту песню, а я им: "Нет, ждем, не время! Сейчас не выстрелит!" Но откуда я это знаю, объяснить не могу. Наверное, я как-то чувствую страну, ощущаю время. Однажды, например, я подумала: как странно, что в том же Зеленограде люди никогда не видели меня вживую, только по телевизору. Мне стало жалко, что целый пласт населения не знает, что это такое - мои концерты. Они могут смотреть выступления моих двойников в рыжих париках… Но ведь они тоже должны увидеть, что это такое - мой концерт вживую. И тогда я решила сделать тур по Золотому кольцу и Подмосковью. И вдруг читаю в газете: "Алла ДэКатилась", в том смысле, что выступает в ДК. Можно подумать, что там, за Садовым Кольцом, уже не люди живут! А я хочу сказать, что докатиться до народа нельзя. До народа можно только подняться.

Алла Борисовна, а что вас удивляет в людях?

Алла Пугачева: Недальновидность, скажем так, поступков. Я тоже совершала такие поступки, а потом удивлялась себе - как можно было быть такой недальновидной.

А что способно восхитить?

Алла Пугачева: Любая мелочь, если ты видишь, что это искра Божья. Какой-то поступок, талант…

Уже полдвенадцатого ночи, позади трудный день, а у вас такое настроение, как будто все самое интересное на сегодня только начинается. Вы, наверное, сова?

Алла Пугачева: Да. И режим у меня, конечно, дурацкий, хотя, если надо - встаю.

Алла Борисовна, коллеги журналисты просили обязательно узнать: правда ли, что вы претендовали на главную роль в новом блокбастере, а Никита Михалков вам ее не дал?

Алла Пугачева: Ага, не прошла кастинг (Смеется)! Так пусть все и напишут: "Пугачева не прошла кастинг!"

Опять слухи?

Алла Пугачева: А объяснить правду журналистам иногда невозможно.

Морочить журналистов интересно?

Алла Пугачева: Очень. Они ловятся на все это.

А сегодня вы были искренной?

Алла Пугачева: Да, абсолютно.

Алла Борисовна, а какой вопрос я вам не задала?

Алла Пугачева: Куда я сейчас так спешу, куда я сейчас поеду?

Спрашиваю: "Куда?"

Алла Пугачева: А вот и не скажу!

Интервью из книги Марии Городовой "Звезды как люди". (2009 год)

Встреча с обозревателем "Российской газеты" Марией Городовой - автором книг "Звезды как люди", "Ветер Нежность", "Сад желаний", "Колыбель огня", "Любовь долготерпит" и "Корабль спасения" (совместно с митрополитом Белгородским и Старооскольским Иоанном) состоится в рамках Московской Международной Книжной Выставки Ярмарки 7 сентября, в 17:00, ВВЦ, павильон 75, конференц-зал № 3.