Не только выразительный и красивый, обладающий магическим, завораживающим голосом с удивительно мягким тембром - Марцевич с первых шагов в профессии стал носителем своей "фирменной", ни на кого не похожей интонации, которая есть признак большой индивидуальности. По нему сразу было видно, что он - плоть от плоти театра. И не мудрено - его отец был актером, и сын рос за кулисами. Потому Марцевич был близок эстетике Николая Охлопкова с его страстью к "античным", праздничным и торжественным формам театра. У него он сыграл в нескольких спектакля, в том числе - в трагедии Софокла "Царь Эдип".
А спустя еще десятилетие он становится ведущим актером Малого театра…. И здесь его интонация оказывается уникальной. Крупная "лепка" речи, жеста, позы, все то, что привычно связывается с актерским стилем Малого театра, сочеталось у него с амплуа неврастеника, но больше того - с глубокой меланхолией, порой завладевавшей всем его сценическим образом. А если к этому добавить особый эстетский шарм и элегантность, то противоречивость и сложность его актерского образа предстанет перед вами во всей полноте.
В 1983 году Эдуард Марцевич ввелся на роль царя Федора в легендарном спектакле Бориса Равенских "Царь Федор Иоаннович", где Федора уже сыграли Иннокентий Смоктуновский и Юрий Соломин. Он отважно вступил на территорию Смоктуновского, год за годом превращая своего страдающего, "неврастеничного" и мятущегося царя в смиренного и "тишайшего" ангела.
Незабываемым остается в памяти театральных зрителей его вдребезги пьяный Чебутыкин, чья нежная и безысходная интонация была самым сильным впечатлением от спектакля.
Его всегда тянуло к режиссуре, и чтобы овладеть этим ремеслом, он год учился у Юозаса Мильтиниса, театрального "гуру" из Паневежиса. Склонность к углубленному психологическому и психоаналитическому исследованию звучит не только в его ролях, но и постановках ("Отец" Стриндберга, "Воскресение" Толстого, чеховский "Иванов" и гончаровский "Обрыв").
Прощание с Эдуардом Евгеньевичем Марцевичем состоится в четверг 17 октября в 12:00 в фойе сцены на Большой Ордынке, 69.