Александр Юрьевич, как вы отнеслись к тому, что с юбилеем вас поздравлял Александр Лукашенко?
Александр Домогаров: Вы знаете, для меня это было полной и очень приятной неожиданностью. Но, действительно, много в Минске было прожито, много хорошего снято - взять хотя бы недавний сериал "Зоннентау", где я сыграл Харальда, человека сложного, живущего в своем особом времени.
А к вам это не относится? В вашей жизни многое произошло по воле случая...
Александр Домогаров: Не могу сказать, что я фаталист до мозга костей, но, да, вы правы. Я случайно попал именно в Щепкинское театральное училище, а не в Щуку и во МХАТ, мне тогда было 16 лет, я не понимал, в чем разница "школ", но оказалось, что выбрал свое. Я случайно попал к Светлане Дружининой на озвучание вторых "Гардемаринов" - и потом продолжил работать уже в кадре. И польский режиссер Ежи Хоффман, подбирая актера в свою эпопею "Огнем и мечом", просил совершенно других артистов, но в стопке кассет сверху лежала кассета со мной - и я сыграл Богуна...
А с каким чувством вы вспоминаете "Даму с камелиями" конца 80-х, свою первую большую роль в театре?
Александр Домогаров: В Театр армии я пришел, чтобы отслужить в армии, и полтора года должен был там играть в массовке, но режиссер Александр Бурдонский предложил роли, и я остался - вместе с Меньшиковым, Ташковым, Балуевым. В театре тогда подобралась очень сильная молодая мужская команда.
Но на роль красавчика Армана Дюваля выбрали именно вас...
Александр Домогаров: Знаете, внешность - это временная степень. Да, я действительно многими ролями ей обязан, поначалу даже не задумывался на эту тему, ну есть это лицо и есть. Но когда ты становишься заложником ситуации, когда и кино и театр пытаются эксплуатировать только лицо - спасибо маме с папой! - мне все время хочется сказать, что у меня кроме носа, ушей, губ и глаз есть еще что-то внутри. Отсюда появились роли Нижинского, Сирано, доктора Джекила...
А не был ли огромный нос Сирано де Бержерака, его уродство, дополнительным стимулом взяться за эту роль - мол, наконец-то не красавчик...
Александр Домогаров: Да, в театре это вызвало шепоток - мол, с какого боку Домогаров-то? Но за те 11 лет, что шел спектакль, мы сумели доказать, что Сирано не урод, и вообще внешность не имеет никакого отношения к душе и сердцу. Дело, конечно, не в носе, я хотел это играть, потому что для меня не "Ромео и Джульетта", а именно "Сирано де Бержерак" самая великая пьеса о любви, об отношениях мужчины и женщины. Но я считаю Сирано персонажем трагическим и очень жестоким человеком, обрекшим на смерть четырех человек - включая себя.
Сирано, Вацлав Нижинский, дядя Ваня из недавнего спектакля Андрона Кончаловского - все люди тонкого, нервного склада. Именно поэтому вам близки эти герои?
Александр Домогаров: Меня интересует "химия" человека страдающего. Что такое происходило внутри Нижинского, танцора, которого называли богом, и как надо было "упасть", разбиться, чтобы вообще ничего от личности не осталось... В этом спектакле был настоящий нерв, люди, видевшие меня на сцене, потом спрашивали с участием - сколько же времени мне надо, чтобы "вернуться", восстановиться - полчаса мне, кстати, хватало, и это была физическая усталость. Но за последние 10 лет у меня не было, хочу вам сказать, ни одной роли, с которой было легко, "мол, три часа я здесь побуду, и всё", ни одной! Все - эмоционально и энергетически до предела затратные.
Вы всегда "включаете" чувства, выходя на сцену?
Александр Домогаров: А с "холодным носом", как говорят актеры, вообще нельзя появляться перед зрителем! У меня нет и не было ни одной роли, где я мог себе это позволить. Если ты приехал "из телевизора", со съемок - ты проверяешься здесь. Театр - лакмусовая бумажка.
А в кино были моменты, когда вы соглашались на какие-то роли, зная, что они не потребуют от вас серьезных усилий?
Александр Домогаров: Было две работы, когда я просто ошибался в выборе материала. Всего две. Этого врагу не пожелаешь - ходить на работу с ощущением "ну, убейте меня уже"! Больше я такого не хочу. И никаких денег не надо, когда ты понимаешь, что позоришься, нормально играешь эпизод и знаешь, что его порежут и ничего от твоей работы не останется.
Однажды вы сказали, что вживаться в шкуру и проживать чужую жизнь - для вас удовольствие.
Александр Домогаров: Когда я готовился к роли Нижинского, то такое количество литературы перекопал, что, думаю, диссертацию могу защитить по балетному искусству. Сейчас мы снимаем сериал под названием "Герои". 1919 год, военный коммунизм, человека из царского сыска приглашают помочь организовать МУР. И я знаю теперь столько про криминал того времени - и про "банду культяп", и про Яшу Кошелькова, который поймал Ленина, снял с него шубу, снял с него пальто, отобрал у него браунинг, машину и отпустил, хотя мог повернуть всю историю вспять... Ты увлекаешься материалом, погружаешься в него и уже знаешь, почему и зачем говоришь, а не просто "блаблакаешь" текст. Вот это уже интересно!
Есть мнение, что в кино сложнее создать образ, чем в театре: работа идет не по сюжету, эпизоды снимаются вразбивку...
Александр Домогаров: Если ты знаешь, что хочешь слепить в результате, если, читая сценарий, ты представляешь человека, который там прописан, и при этом серьезно относишься к профессии, то это все равно - конец мы снимаем, середину или начало, ты уже знаешь, кого "рисуешь". В театре, конечно, отдача гораздо мощнее. В кино ты тратишься на минуту, хорошо, на дубль - и потом полчаса ждешь, пока переставляют свет. А здесь в 19.00 вышел на сцену, и все, нет минут - а есть три часа перед зрителем.
Профессия требует от актера, кроме игры, еще массу всего - вы в кино скакали верхом, фехтовали, дрались, в театре сегодня поете...
Александр Домогаров: Ну, верхом - это как на велосипеде, раз научившись, уже не забываешь, как это делается. Другое дело, что конь - живое существо, не машина, и с ним нужно находить контакт, приучать к себе. "Железкой", правда, я давно не махал, но думаю, что смогу - пусть и не так красиво, как в "Огнем и мечом". А что касается музыки - до сих пор не могу себе простить, что из-под палки занимался на фортепьяно в музыкальной школе! У нас в театре идет "Странная история доктора Джекила и мистера Хайда" - сложнейший спектакль, где мне надо играть двух людей в одном - с разными речевыми и голосовыми характеристиками, сложнейшими ариями, надо ориентироваться, что и как за каждого из них петь. Мои герои там висят, бегают и прыгают, кочевряжатся... Музыкальный спектакль я вообще приравниваю к разгрузке товарного вагона.
А нет ощущения, что с годами кино- и театральное искусство требуют от актера меньше психологизма, меньше проникновения в образ, а больше физических умений?
Александр Домогаров: Нет. Существуют разные театры, разные способы самовыражения на сцене. Да, стало больше постановок, построенных на "физике", там много танцев, пластики. Но я хочу приходить в театр и сопереживать, а не думать, как решить ребусы, которые мне задают.
Не огорчены, что ваш сын не стал актером?
Александр Домогаров: Совершенно не огорчен. Да, он делает клипы, снимает, монтирует, киношный совершенно мальчик, которому нравятся какие-то новые линии кадра, какие-то технические прибамбасы. Он, к счастью, максималист, не умеет делать плохо и если вдруг когда-нибудь займется психологическим кино, я думаю, что это тоже будет достойно.
О вас идет слава, как о человеке закрытом, одиночке. Вы эту славу поддерживаете - живете один, в доме в 30 км от Москвы...
Александр Домогаров: А я по большей части поддерживаю лишь созданные журналистами мифы о своей закрытости, высокомерии. Мне просто надоело доказывать, что я не осел. Уехал потому, что больше не могу дышать городским воздухом и хочу жить за высоким забором, чтобы ко мне не пришли те, кого я не хочу видеть. Но я всегда открыт для своих друзей, у меня замечательная компания. Вместе нам здорово, весело.