Фильм, легко понять, о свадьбе. В титрах пишут, что по идее такого-то. Вообще-то идея была неплохо реализована Чеховым в "Свадьбе с генералом". Да и название "Горько!" беззастенчиво взято из комедии Юрия Мамина. Но и рассказу Чехова, и фильму Мамина, понятно, далеко до произведения Жоры Крыжовникова.
Двое решили пожениться. Родители настаивают, чтоб как у людей: в ресторане, со свадебным генералом - тамадой Сергеем Светлаковым. А молодые хотят, чтоб как у Диснея: с русалочьим хвостом и принцем. Не в силах перечить предкам, брачующиеся решают устроить две свадьбы - "простонародную" со Светлаковым и казаками, и "современную", с диск-жокеем и випами. Обе свадьбы сливаются - сначала в ратном бою, потом в экстазе. Все перипетии снимает на видео брат жениха, и оператору фильма остается имитировать любительскую съемку.
Этот прием как бы делает события документальными, и мы в подробностях наблюдаем, как свадьба пьянеет, как Светлаков зарывается носом в салат, как кто-то блюет в туалете, а кто-то пляшет в трусах "эротику". Для документальности люди на экране то ли играют так натурально, то ли и впрямь - для правды жизни - пьянеют. Полтора часа наблюдать за натурально бухими персонажами - дело малоинтересное, оно быстро наскучивает, и вторая половина "народной комедии" шла в сонной тишине зала, прерываемой хрустом попкорна и выкриками с экрана "Стерва! Ж***!" Правда, сидящие сзади бритоголовые ребята типа братва слегка оживились при появлении на экране такого же бритоголового парня, только что с зоны и со стволом. И очень ржали, когда он прострелил папе невесты ногу. После фильма я не удержался и спросил соседей по ряду, что они думают об увиденном. Ни одного слова, которое можно было бы здесь напечатать, я не услышал. В переводе на литературный русский: соседей интересовало, зачем эту... снимают и показывают.
Действительно, зачем? Что за жанр мы тут имеем? И что авторы хотели до нас донести?
Есть три версии. И все несостоятельные.
Первая: это сатира. Типа "Чему смеетесь? Над собою смеетесь!". У Гоголя за этим следовало: "Эх вы!", и в этом - горечь: ну что ж мы жить по-человечески не умеем! В фильме сатиры нет просто потому, что персонажи авторам нескрываемо нравятся, они им понятны и близки. Им милы и юмор, взращенный многолетними усилиями "Камеди клаба", и даже сам процесс освинячивания. Мол, такие уж мы недочеловеки. Это, мол, принадлежность любой русской радости: гульба до потери облика, мордобой, переходящий в объятия. Авторы здесь вполне уравнены с их персонажами и в качестве мышления, и в специфическом чувстве юмора. Упрекать их нельзя: они честно следуют пословице "Что у трезвого на уме - у пьяного на языке" и этой свадьбой проявляют истинную сущность своих героев. А все люди, как радостно открывает нам кинематограф, под одеждой все голые: снять импортные тряпки - свинья свиньей. И вот в этом умиленном описании такой изначально жалкой, но, по-видимому, прекрасной народной доли - распространенное убеждение, новейшая концепция предназначения художника.
Так что сатира, за которую некоторые простодушно принимают картину, здесь не ночевала.
Версия вторая: грезящие о большом и светлом влюбленные преисполняются отвращением и к "простонародию", так легко впадающему в пошлость и в свинство, и к "элите" с ее замороженными "мэнами", грудастыми телками и оттопыренным мизинцем. И, как Чарли Чаплин, бегут по границе двух миров, чужие и здесь и там. Но подозревать фильм в эскейпизме (мол, чума на оба ваши дома, линять надо от этого свинства куда подальше!) невозможно по причинам, изложенным в версии первой. К тому же в финале состоится трогательное братание сторон, и лично Светлаков, прыгая, будет кричать, что лучше свадьбы еще не видел. Посочувствуем Светлакову и со второй версией расстанемся как с неправильной. Но обратим внимание: просвета для чего-то третьего, более человеческого, фильм не оставляет - он такой понимает всю Россию.
Версия третья: фильм - о поверке романтических бредней реальностью. Невеста, даром что ходит с перманентно злым лицом, грезит о диснеевской Русалочке, поет из нее и в первом же кадре является нам с рыбьим хвостом. А в финале нам воспроизведут диснеевский кадр с силуэтами влюбленных на фоне солнца в момент, когда оно сваливается за горизонт. "Ты все пела? Это дело, - словно говорят своей романтичке авторы. -Так поди же попляши!". И невесту с женихом бросают в вышеописанную реальность. Но те не строят из себя Чацких, а великолепно в нее вписываются. Когда впишутся окончательно, принц прокричит своей русалочке "Стерва!", а та в ответ сделает известный жест. Так что если в фильме над чем и смеются, то над романтической сказкой, сшибая ее на лету, чтоб не встала: мечта должна быть бескрылой. Опьянение посредством водки авторам ближе, чем опьянение романтическим порывом. Конечно, и это убеждение взращено новейшей концепцией реализма как зеркала, в которое мы любуемся нагишом, - к эмоциям неспособного, бесстрастного и безоценочного. Но так как эта теория идет вразрез с многовековым ходом искусства, то, как все скороспелое, имеет характер прыща на теле - тоже реального, но требующего лечения.
Больше версий какого бы то ни было интеллектуального наполнения фильма у меня нет. Он, не мудрствуя, любуется тем, что как бы подсмотрел в реальности, идею излечения тошнотворных нравов отвергает на корню и, скорее, готов эти нравы возвести в ранг нормы, едва ли не доблести.
Для одних картина, возможно, станет источником дурного патриотизма, способного только рвать на груди тельняшку. Для других "народная комедия", выдающая свинство за непреходящую особенность национального характера, будет лишним подтверждением не менее дурных "фобий". Наверное, поэтому показанный эмигрантам еще до премьеры в России фильм, как говорят, имел у них успех.