Для транспортировки графики из мастерской в зал картинной галереи понадобилось три рейса ГАЗели: таков весовой итог минувшего десятилетия. Выставка получилась не столько юбилейной, сколько отчетной за десять лет ежедневных, по двенадцать часов в день штудий. Хотя присутствуют и полувековой давности рисунки, которые художник, по его словам, включил, "чтобы разбавить пейзажами мерзость моих обычных сюжетов". Накануне вернисажа корреспондент "РГ" встретился с художником, пребывающим в тревоге.
Виталий Волович: Имеет место колоссальный повод для беспокойства: огромные стекла - метр десять - просто невозможно не разбить. Пока я в мастерской упаковывал работы, я их перебил невозможное количество.
К счастью, наверное?
Виталий Волович: Какое там.… Каждое стекло - 500 рублей. Жванецкий в свое время говорил, что две фразы одинаково чужды советскому человеку - "Я разорен" и "Мне в Париж по делу срочно". Так вот, я уже вполне освоил первую фразу, из-за этих стекол можно повеситься.
Так вы бы делали офортики размером со спичечный коробок, как все нормальные люди. Зачем же вы принялись работать на метровой длины досках?
Виталий Волович: Эх, знал бы, где упасть. Или еще одна аналогия: сначала я в девке не чуял беды… Меня приводит в отчаяние то, что я сидел с ними полтора года - ради полутора десятка офортов, а за следующие полтора года я сделал тьму всяческих работ. И чего ради?
Раньше я работал на цинке, но тут мне показалось, что медь - более податливый материал. Я приобрел медные листы, вручную их пилил, шлифовал. Но медь оказалась не кованой, а катаной - с верхним закаленным слоем. Чтобы исправить рисунок, мне приходилось прилагать немыслимые усилия, сутками шлифовать доску. Я вспоминаю об этом, как о кошмаре. Я все-таки довел это дело до конца, сделав 170 травлений. Приходил в мастерскую к пяти утра, хотя с утра у меня ненависть ко всему миру выдающаяся - убить готов... Это был героизм, замешанный на глупости.
И зачем вам тогда выставка, если одно расстройство?
Виталий Волович: Этот вопрос я задавал всем, кто когда-либо делал персональную выставку, и никто не дал убедительного ответа. Почему рыба идет на нерест? - приблизительно поэтому. Из-за инстинкта: ты что-то нарисовал, тебя это переполняет и надо от этого освободиться. Честолюбивые желания, которые возникали ранее, сейчас уже в голову не приходят.
Или, возможно, имеет место некое подтверждение собственного существования. Забитая картинками мастерская - это в какой-то мере мое отражение. Сейчас, когда я все упаковал и отправил в галерею, у меня возникло ощущение, что меня нет: я себя потерял, перестал существовать.
Быть может, выставка - это отражение, которое свидетельствует, что есть что отражать. Есть замечательная поправка к утверждению Стендаля о романе как о зеркале, с которым идешь по большой дороге. Уайльд добавил: "Роман - это зеркало, в которое смотрит тот, кто идет по большой дороге". Не надо ходить из стороны в сторону - сюжеты можно черпать из самого художника.
А после выставки вы начнете черпать из себя "Корабль дураков"?
Виталий Волович: В этом смысле я вовсе не выделяюсь из человеческого рода. "Корабль дураков" - достаточно давний замысел. У меня уже набралось материала страниц на 400. Как только откроется выставка, я сброшу эти вериги - тогда и займусь.
Это должна быть самая большая моя книжка, самая важная мировоззренчески и художнически. Как говорит художник Миша Брусиловский: "Уходя, надо хлопнуть дверью!" Для меня это эгоистическая возможность сделать абсолютно все, что я хочу, собрать воедино все интересовавшие меня когда-либо сюжеты не то чтобы с издевкой - с иронией по отношению ко всему, что происходит на белом свете, включая, естественно, и самого себя, а значит, и с некоторой болью. Ведь я сам персонаж этого карнавала - путешествия. Правда, не знаю, получится ли у меня ирония, с ней мне сложновато в плане художнических форм.
Там будет 13 глав, 13 завершающих каждую главу больших офортов, а все остальное - свободный полет, насыщенный рисунками и сюжетами. "Корабль дураков" - только одна из глав, остальные - "Нашествие", "Возвращение после войны", "Бедный Йорик", "Карнавал"... Я попытаюсь сделать энциклопедию человеческих пороков (чревоугодие, прелюбодеяние и так далее), используя литературу, которая все гиперболизирует, показывает в неестественном виде: тексты Рабле, Свифта, де Костера, Гофмана, Ренана, Иосифа Флавия…
А он тут при чем? Как иллюстрация греха убийства на примере осады Гамалы или Иотапаты?
Виталий Волович: Наряду с его войной в книге будет и история римских цезарей со всякими обжорствами и нехорошими излишествами, где все настолько преувеличено, что в голове не укладывается.
Думаете, Светоний наврал?
Виталий Волович: Преувеличил. Да и народ сильно измельчал. Хотелось бы и мне когда-нибудь пожрать так, как они жрут у Петрония: полоснуть по брюху кабана, чтобы оттуда вылетела стая дроздов. Да, и надо бы Данте перечитать: у него обжорство, кажется, в третьем круге…
Все это мощные, основополагающие инстинкты. При малейшем изменении обстоятельств люди тут же приобретают все мерзкие и звериные свойства. Под тонким культурным слоем (дунь - и улетит) таятся совершенно немыслимые, первобытные и ничем не облагороженные страсти.
Вам, как герою Булгакова и Святому Августину в зрелом возрасте, "приспичило обличать"?
Виталий Волович: Да нет, с болью говорить о наших общих недостатках. Чего ж обличать? Можно подумать, я один умный, а остальные - Каин и Манфред. Хотя можно на развороте титул - фронтиспис поставить собственную фотографию с надписью "Корабль дураков".
Глупость вы тоже считаете грехом?
Виталий Волович: Это не грех, а имманентное свойство, системная болезнь, и в рисунке ее нарисовать невозможно. Потому речь пойдет не о дураках как таковых, тут другое: все, что делают люди, в конечном счете глуповато. Не потому, что человек дурак, а потому, что он поставлен в такие условия, так уж сложилась история человечества. В этом, собственно, и заключается пафос книги.
А гения чистой красоты можно нарисовать?
Виталий Волович: Идеал вообще рисовать не следует, учитывая материал, из которого сделано человечество. Если и встречаются отдельные вывихи вроде "чистой красоты", то это ничего не меняет!
В принципе каждый художник рисует одно и то же. Каждый раз я делаю просто мой мир, который варьируется в зависимости от материала, но его ощущение неизменно. Всю жизнь, каждый день я рисую одних и тех же ослов, шутов, львов…
Вы такой дисциплинированный?
Виталий Волович: Я привык к жестким срокам и понимаю реальность времени и связанных с ним усилий. Прихожу в мастерскую к девяти, ухожу в одиннадцать. Свои двенадцать часов я отсиживаю.
А в реальной жизни вы существуете? Или только в отражениях в мастерской?
Виталий Волович: Я хожу в магазин, покупаю ботинки. Более того, я готовлю себе пищу, которую сам же и съедаю, несмотря на то, что готовлю плохо.
Я, конечно, зависим от быта. Но когда работа на первом месте, а быт - на четвертом, он кажется сносным. Когда он выходит на второй или, не приведи Господи, на первый план - тогда можно повеситься.
По этому поводу у меня был замечательный разговор с художником Лешей Казанцевым. Когда мы по всей стране ездили на этюды, то он как мастер спорта по горному туризму, человек умелый и хозяйственный - готовил, а я выполнял низовую работу. И как-то я мыл тарелки, он перевернул и спросил: "А ты обратную сторону мыл?" Я искренне удивился, зачем же, мы же с нее не едим? И он сделал мне строгий выговор: "О чем ты думаешь, когда моешь посуду?!" - "Лешенька, о чем угодно, только не о посуде"… Вот так весь этот быт проходит вскользь. Я им занимаюсь автоматически, в полной отключке.
Но на вернисаж-то принарядитесь?
Виталий Волович: У меня есть черный вельветовый пиджак, который я надеваю в таких случаях.
И галстук-бабочка?
Виталий Волович: Я их сроду не носил. Галстук надевал два раза в жизни: на персональную выставку в 1976-ом в Москве и еще куда-то. Так сказать, мы, артисты, можем позволить себе вольности. И потом меня изрядно утешает высказывание Бертрана Рассела: "Он не джентльмен, он слишком хорошо одевается".
Справка "РГ"
Волович Виталий Михайлович - заслуженный художник РСФСР, член-корреспондент Российской академии художеств, обладатель множества престижных званий и наград. Волович выставляется с 1952 года, и самая масштабная коллекция его работ сейчас сосредоточена в Ирбитском музее. Отдельные листы приобретены Третьяковской галереей, ГМИИ имени Пушкина, Русским музеем, другими художественными музеями России. Его гравюры также находятся в Пражской национальной галерее, музеях Брно, Кельна, Стратфорта-на-Эйне и так далее.
В последние годы изданы восемь альбомов его графики - уникальные для региона художественные издания, которые бойко расходятся на подарки випам. Таким образом, Волович возрождает культуру книгоиздания, заметно деградировавшего в последнее время, "на общественных началах": на своих альбомах он не заработал ни копейки, существуя на скромную пенсию и не менее скромный "довесок" в виде пособия от города Екатеринбурга.