Первый - очередной шоковый опус корейского режиссера Ким Ки-дука "Мебиус". Венецианский зал по ходу фильма нервно вздрагивал, многие время от времени убегали, пытаясь унять приступ рвоты. Наиболее стойкие держались до конца, полагая, что это комедия.
Начало фильма почти гламурно: перед нами на экране образцовая семья в по-корейски игрушечном доме. Кукольного вида мама, оттопырив пальчик, пьет вино, напротив сидит чистенький папа, рядом стоит половозрелый сынок в чистенькой школьной форме. Вероятно, такие образцовые семьи в Южной Корее рекламируют на плакатах зубную пасту. Но уже в следующем кадре папа изменит маме, и та в отместку захочет отрезать ему пенис, но, потерпев неудачу, отрежет сыну. И весь фильм будет вращаться вокруг этого пениса: над ним будут хохотать, ему будут ужасаться, его будут утюжить грузовики, его попытаются съесть и заменить чужим. При этом мама предпочитает действовать ножом, а папа все время пытается отстрелить себе что-нибудь лишнее - то пенис, то голову. Нож волею режиссера попеременно становится то орудием эротических наслаждений, то метафорой сексуальных утех, в картине появятся мотивы инцеста, и зал нервно хохочет, а кто-то уже лихорадочно перебирает в памяти древнегреческие образцы обоюдоострых внутрисемейных коллизий вроде "Царя Эдипа". Как и положено в высоких образцах артхауса, картина абсолютно тошнотворна, большинство зрителей смотрят ее зажмурившись, но большинство критиков дают ей высокую оценку.
Ким Ки-дук здесь обходится практически без слов - картину можно было бы считать немой, если бы не сопутствующие событиям стоны, всхипы и хлюпанья. Мировая критика в связи с "Мебиусом" вспоминает столь же тошнотворный "Антихрист" Ларса фон Триера, называя обоих режиссеров профессиональными провокаторами.
Одна из наиболее заметных фигур кино Востока, Ким Ки-дук снимает много и противоречиво, его бросает от шокирующего натурализмом "Острова" к сентиментальным, почти буколическим историям (с обязательными подводными камнями и кульбитами в графичность) в очень красивых фильмах "Натянутая тетива" и "Весна, лето, осень, зима... и снова весна", потом он обращается к теме малолетник проституток в "Самаритянке" и тут же, на спор, в рекордный срок снимает фильм о честных взломщиках "Пустой дом", который прямо с монтажного стола летит на Венецианский фестиваль. Год назад он взял Золотого льва Венеции за фильм об инцесте "Пьета", а вот "Мебиуса" та же Венеция приняла за милую, но неказистую шутку гения и ничем не наградила.
На мой вопрос о странном объекте внимания режиссера в "Мебиусе" знаток восточных культур объяснил, что представления о жестокости на Востоке существенно отличаются от наших. Человеческое тело как таковое не является предметом особого внимания и тем более - эротического вожделения, к нему относятся как к неодушевленному предмету, который легко разобрать на части. Что и делают в "Мебиусе", превратив важную часть мужского организма в подобие яблока раздора. На родине режиссера фильм вышел сильно обкромсанный цензурой, у нас его показывают без купюр - заготовьте гигиенические пакеты.
Все гораздо сложнее с фильмом Абделлатифа Кешиша "Голубой - самый теплый из цветов, или Жизнь Адели", поставленным по роману Жюли Маро. Его действие разворачивается в провинциальном Лилле и делится на две "главы": перед нами проходит примерно десятилетие из жизни юной Адели. Она пытается крутить любовь со своим сверстником Томасом, но, как говорила по другому поводу ее учительница, "сердцу не хватает чего-то главного". Это "главное" Адель найдет, встретив женщину с синими волосами, художницу Эмму...
"Жизнь Адели" - одна из тех картин, которые наиболее эффективно таранят общепринятые табу (или предрассудки, как кому угодно) и вводят в кинематографический обиход то, что еще вчера казалось невозможным. Так, вернейшим признаком порнографии всегда считался половой акт, снятый впрямую и без актерской имитации - "по-настоящему". Если исходить из этого, "Жизнь Адели" можно считать порнографичной: молодые актрисы в ролях двух девушек-лесбиянок занимаются любовью отважно и всерьез, и многометражный, 175-минутный фильм на этих сценах застревает надолго, снимая процесс едва ли не рапидом, на сверхкрупных планах, всю физиологию, натурально до такой степени, что кажется, в зале начинает отчетливо пахнуть потом, а игра актрис уже совсем не выглядит игрой. (Когда на пресс-конференции в Канне одну из актрис спросили о том, каково это - заниматься любовью под взглядом кинокамеры, та вместо ответа расплакалась).
Вообще-то такое кино мне категорически не близко, физиология всегда казалась мне плохо совместимой с искусством. Кешиш, по крайней мере для своего фильма, сломал это предубеждение. Не знаю, как. Вероятно, какой-то особенно органичной восточному человеку чувственностью - эта органичность передается экрану, и то, что до сих пор оставалось за гранью эстетического, вдруг наполняется важным и тревожным человеческим содержанием. В этих абсолютно плотских эпизодах и возникает таинство настоящей любви - нежной, самозабвенной, но отвергаемой обществом и потому особенно хрупкой и трагичной. Актрисы Леа Сейду и Адель Экзаркопулос, как пишет мировая пресса, сыграли одну из самых захватывающих и поэтичных любовных историй в мировом искусстве. Я прочитал даже утверждение, что это самая великая история любви после "Ромео и Джульетты".
Другое дело, что эти сцены слишком активно перетягивают на себя одеяло - не случайно в большинстве опубликованных рецензий толкуют в основном о них. Хотя Кешиш столь же подробно и натурально разворачивает картины социальной жизни французской провинции и дает живописный срез общественных нравов, все новаторство его фильма связывают только с отвагой в воспроизведении секса. То есть того мощного зова плоти, который имеет столь сокрушительное влияние на людские судьбы и на пути которого человечество умудрилось воздвигнуть максимальное количество предрассудков и предубеждений.
Ставя выше этих предрассудков право человека быть счастливым, фильм Кешиша переворачивает все представления о границах "респектабельного" кино и еще раз доказывает аксиому: в искусстве решающее значение имеет не предмет изображения, а то, какими глазами он увиден, как интерпретирован и как показан. В любом случае, в истории кино "Жизнь Адели" уже оставила важную, даже, возможно, поворотную зарубку.