Самый первый факультет русского языка в Китае открыли в 1941 году - за четыре года до официального образования КНР. Тогда его название звучало как острый штык: "Антияпонский военно-политический университет". Никакому другому иностранному языку и наречию в Поднебесной никогда не придавали статус оружия.
Русские ушли, язык остался
Не случайно в Китае "великий и могучий" стали изучать на государственном уровне в Харбине - китайском городе с трагической славянской судьбой. Его в 1898 году основали русские, приехавшие строить КВЖД. В годы того расцвета в Харбине проживали более двухсот тысяч российских подданных. Массовый исход наших людей начался после передачи под китайскую юрисдикцию КВЖД в конце 30-х годов прошлого столетия.
Колесо истории вертелось в разные стороны и с разной скоростью, но всегда с острой болью. Основатели города уезжали эшелонами и поодиночке. Одни, переполняемые энтузиазмом, стремились на Родину поднимать целину, другие, с обидой на советскую власть, уезжали на еще более далекую чужбину в Австралию и Латинскую Америку. Из тысяч оставались единицы. В 2006 году скончалась последняя представительница старого, патриархального русского Харбина - 96-летняя Ефросинья Никифорова. Последняя из первых.
Фото: Ядвига Юферова/ РГ
...Главный корпус Хэйлунцзянского университета холодит глаз мрамором свежего ремонта, бесшумный лифт поднимает нас на этаж, где расположился Институт русского языка и литературы. Со стен смотрят дорогие нам классики.
- Здравствуйте! Рады вас видеть! - По-родному приветствует нас директор Института русского языка Дэн Цзюнь. Если учесть, что в китайском нет звука "р", то с первых слов понятно, какого уровня славист с нами говорит. Ее по-русски все зовут Ия. Чаще всего Иечка. За добрый нрав и широкую душу. У Ии безукоризненный, без акцента, русский.
- Это у меня все от мамы, - уточняет она.
Маму у доктора филологических наук, профессора Дэн Цзюнь звали Ирина Жарковна Магорошевич, она была сербкой, рожденной в Китае.
Лучший русский в Харбине у директора Института русского языка профессора Дэн Цзюнь, которую многие зовут Ия. Фото: Александр Ярошенко
Здесь прошла вся ее жизнь, от мужа-китайца у нее родились трое детей. Всю жизнь харбинская сербка преподавала китайским детям русский язык. Революция, которую по недоброй иронии судьбы назвали "культурной", шипованным катком прошлась по их семье: унижения, аресты, "перевоспитание" в деревне. Когда маму забрали в ссылку, за старшую в доме осталась шестнадцатилетняя Ия, работала кондуктором, кормила младших детей.
На дворе стоял 1976 год, первый оттепельный после революции, в котором Ия стала студенткой факультета русского языка и литературы Хэйлунцзянского университета. На вопрос, а не страшно ли было выбирать такую специальность в то меченое антирусскостью время, она (не ищите пафос) отвечает:
- Нет, это генетика, зов крови...
Она прошла русской тропкой по китайской дороге жизни, ее славянская душа стала главным камертоном славистики в одном из старейших вузов Китая.Сейчас здесь учатся более 500 студентов из северо-восточных провинций, институт признан лучшим среди профильных вузов КНР.
- На этом фото Геннадий Селезнев, а это Михаил Горбачев. А вот эта женщина - посол Китая в Шри-Ланке, наша выпускница, - налегая на букву "р", указывает на стенды музея профессор-русист Бэй Вэнчан. Кстати, вся китайская профессура этого русскоговорящего института имеет русские имена. Бэй Вэнчан представляется Сашей. Профессор-литературовед Сун Чао называет себя исключительно Юрой. Говорят, что так их на заре студенческой юности назвали советские преподаватели, которые по контрактам работали в Китае. Юра переводит русскую классику и современную прозу. Одна из последних его идей - перевести на русский книгу обозревателя "РГ", писателя Павла Басинского "Лев Толстой. Бегство из рая". Как вы понимаете, мы тут же все заинтересованные стороны между собой связали.
Фото: Александр Ярошенко
Харбинские русисты признаются, что труднее всего им пришлось, не считая культурно-революционных лет, в середине 90-х. Россия не любила сама себя, все свое советское прошлое сбрасывала с корабля современности. Под обломками империи по всему миру оказались и кафедры славистики.
Сегодня их особая гордость - библиотека. Здесь собраны тысячи книг на русском языке, целые стеллажи с подшивками газет, среди них и "Правда" с самого первого номера. Раритет. Если мы все выбросим на свалку истории, то найдем в китайских библиотеках?...
Русисты, выпускники Хэйлунцзянского университета, сейчас в Китае просто нарасхват. Из них получаются великолепные переводчики. Без них был бы невозможен бурный рост торгово-промышленного оборота между нашими странами. Кстати, учебная аудитория, где восемь кабин для синхронного перевода, оборудована на рабочем уровне представительного международного симпозиума.
Здесь работают преподаватели из России, Алена Лаптева уже четвертый год учит языку Пушкина и Тургенева китайских студентов.
- Они очень трудолюбивые и ответственные ребята. Никаких "хвостов" по экзаменам и зачетам. Здесь это исключено, - говорит Алена.
Герань на окошке
Тесная улочка в самом центре Харбина набита разномастными машинами. Дома, похожие на наши хрущевки. Нескончаемые вывески с калейдоскопом ярких иероглифов. Окна в китайских квартирах достойны пера Маяковского, они, как правило, лишены занавесок и прочих тюлевых "излишеств". Все по-коммунистически прозрачно...
Мы искали квартирку старейшей учительницы русского языка Любови Николаевны Шитовой. Звоним, уточняем подъезд и дом.
- У меня герань на окошке и занавески. Вы сразу увидите, - дала она ориентир.
Так, по горшку с яркой геранью мы и нашли квартиру народного учителя Китая. Мудрая седина, безукоризненный русский язык, кажется, что эта женщина живет на соседней улице, а не в далеком Китае.
- У меня мама русская, а отец китаец. Я и начальную школу заканчивала на русском языке, - улыбается она.
Она начала учить китайских детей русскому языку в 1949 году, всю жизнь преподавала в одной из школ Харбина. Билингвистка с рождения, признается, что думает и Богу молится исключительно на языке матери.
За русский язык Любовь Николаевна год провела в неволе, в период "культурной революции" ее 12 месяцев держали в школьном подвале. Опьяненные идеологией ученики били по лицу свою учительницу, обвиняя ее в непонятном ревизионизме. На нервной почве у нее отнялась речь и несколько месяцев она не могла произнести ни слова. Ни на каком языке.
Спустя годы Любовь Шитову не просто реабилитировали, правительство Китая присвоило ей почетное звание "Народный учитель КНР". За русский язык. В 60-е годы ХХ века ее родители уехали в Советский Союз. Любу власти отпускали из страны, но без сына. Китайская пытка... Старшая сестра уже много лет живет в Австралии, младший брат - в Екатеринбурге.
Сменился климат на дворе, они свободно ездят друг к другу в гости. Свободно общаются. Исключительно на русском.
Холмик на маньчжурской сопке
Дорога вырывается из городского плена, поворот на пологую сопку. Это местечко по-китайски называется Хуан-Шан, что в переводе означает "Желтые горы". Ровные ряды вечнозеленой туи перемежаются с прямотой могильных надгробий. Мелькает белый мрамор, на котором траурная вязь черных иероглифов. Это китайский участок кладбища. За ним среди редкой осенней листвы проглядывает маковка православной церквушки. Служить тут некому, сторож может открыть дверь храма по вашей просьбе.
Здесь нашли свой последний покой русские основатели "Восточного Парижа". Вечность уравняла всех: и "красных" и "белых". Несколько лет назад сюда перенесли останки десятков красноармейцев, погибших в 1945 году при освобождении Харбина. Изгиб судьбы свершился так, что могилы освободителей города оказались в городском парке, над их прахом крутились "американские горки", шумели развлекательные аттракционы.
Строгие ряды гранитных пирамидок, увенчанные красными звездочками. Именные и безымянные. Все наши.
Гражданский участок русского кладбища долгие годы был полузаброшен, смертная тоска здесь выла воем. Русская Атлантида канула в Лету, в этом многомиллионном городе не осталось никого, кто бы содержал в порядке наш погост.
В бой за "отеческие гробы" вступилась тяжелая артиллерия - российские популярные артисты.
Каждый сентябрь на протяжении десяти лет сюда приезжают участники кинофорума "Амурская осень" - русский погост не перестал быть забытым и заброшенным.
Несколько лет к ряду народные и заслуженные рвали кладбищенскую траву, прибирали могилы, обихаживали родные могилы. СМИ блестяще выполнили свою миссию, репортажи с заброшенного русского кладбища не раз проходили по многим федеральным каналам. Российские дипломаты и китайские власти сделали общее дело. Кладбище огородили, проложили дорожки, благоустроили. Смертная тоска уступила место светлой грусти.
Каждый сентябрь инокиня Ольга (в прошлом актриса Ольга Гобзева) читает здесь поминальную литию, общая молитва стала неким духовным камертоном фестиваля.
...Под раскидистым кустом сирени нашла свой вечный приют последняя православная монахиня матушка Рафаэла, рядом куцый рядок могил харбинского духовенства. Протоирей Стефан - китаец по национальности, ему в "культурную революцию" отбили легкие, но он так и не отрекся от православной веры. Черный мраморный крест охраняет покой Маргариты Антоновой, на блеклой фотографии красавица в широкополой шляпе. У Маргариты трагическая судьба, ее красота стала причиной неравного брака: богатый муж-старик. Родились дети от нелюбимого. К концу жизни она крепко пила, так и не научилась врать, часто просила у зашедших в храм приезжих из России десяточку. "У меня печенюшка болит, я выпью, мне и полегче..." - бесхитростно признавалась Маргарита. Завещала похоронить ее под звуки "Катюши". Волю исполнили.
Михаил Михайлович Мятов, восьмилетний сын самарского купца, бежал в Харбин от большевистской революции вместе с родителями. В Харбине прожил 79 лет, более русского человека сыскать было трудно. Он и умер с застывшей на устах молитвой о России...
Настенька Савицкая, последняя русская поэтесса большого китайского города, от нее остались два сборника пронзительных, схожих с цветаевским слогом стихов и холмик без креста и ограды. Пока еще несколько человек помнят, кто здесь покоится...
Челнок как двигатель прогресса
От Благовещенска до Китая - 15 минут на пароме через Амур, государственная граница и два таможенных поста. За последние 20 лет из заброшенной заречной деревушки Хэйхэ превратился в 160-тысячный современный город. Сюда на выходные любят ездить амурчане: вкусно поесть, сходить, а то и заночевать в неповторимой по комфорту китайской бане, купить что надеть и обуть... В Хэйхэ появился даже русский ЖЭК - это наши пенсионеры переезжают жить в Китай, где все пока в два раза дешевле...
Фото: Андрей Оглезнев
Но слава главного паромщика и двигателя прогресса все-таки остается за челноком. Это он в нелегкие, полуголодные 90-е, спасая свои семьи, на самом деле тянул в баулах, на своих плечах экономику всей страны. Многие владельцы солидных фирм, состоявшиеся предприниматели начинали как челноки, вывозившие из Китая ширпотреб, делая свой первоначальный капитал. Недаром в Благовещенске в 2008 году открыли памятник "челноку", посвященный труду и оптимизму амурских предпринимателей. С интеллигентным лицом.
Китайская сторона в долгу не осталась: еще более интеллигентный памятник русскому "челноку", точнее туристу (никто не рвет жилы от непомерной ноши), открылся в Хэйхэ в 2009 году.
Приграничный диалект между Россией и Китаем таков, что практически все наши заречные соседи из армии продавцов, официантов, таксистов более или менее говорят на русском языке. Их учителя - магазин, аптека, улица. Реже университет...
Чего не скажешь о жителях приграничного Благовещенска, хотя в Китае они проводят половину своих выходных.
Большинство сограждан китайский счет до десяти так и не освоили. Язык великого соседа по-прежнему остается "китайской грамотой". Причины, увы, в нашей провинциальной ментальности.
В Москве ситуация совершенно другая: в столице уже пять школ с углубленным изучением китайского языка. Попасть в садик, где учат языку китайскому - проблема, Интернет пестрит востребованными объявлениями о языковых курсах и репетиторах...
Слава богу, мы снова дружим. Но до сих пор мы не построили мост через Амур, вроде бы оба берега державной реки "за", но вопрос много лет вязнет в бюрократических и дипломатических согласованиях. Но для этого моста уже есть сильные опоры. Главная из них - язык.